Но в далёком 1984 году мальчишки на призывном пункте Оренбурга думали только о том, что ждёт их в предстоящие два года службы в армии. А главное – в какие войска их определят. 

Александр Шульга, Владимир Воронкин и Радик Гинатуллин познакомились в поезде, пока ехали двое суток до своей части в Алтайском крае, посёлке Топчиха. На месте они узнали, что будут служить в химических войсках. Полтора года в занятиях и подготовке пролетели незаметно. Приближался апрель 1986 года.
– Однажды в нашей части разбили лагерь, поставили палатки и три дня тренировали вместе с «партизанами» – теми, кого вызвали из запаса на переподготовку, а потом посадили в эшелоны и поехали, – рассказывает Владимир Воронкин.
– Никто из нас не знал, куда и зачем нас везут. А ехать так интересно было! Уезжали из снегов, на наших глазах всё расцветало. Когда приехали в Чернобыль, там уже цветы распустились, – продолжает Александр Шульга.
– Мы с радостью ехали, – говорит Владимир Воронкин. – По прибытии в поле поставили палатки, загородили колючей проволокой, вырыли окопы. Лагерь расположился в
15 километрах от Припяти.
Каждый день молодые солдаты стали выезжать на работы: проводили дезинфекцию, перекапывали почву в огородах опустевших дворов.
– Всё было очень просто: работали автомобильно-разливочные станции, из которых по шлангам подавался специальный раствор, впитывающий радиоактивную пыль. Приезжали в сёла, перекапывали огороды. На следующий день ветер снова нагонял слой пыли, и всё нужно было начинать заново, – говорит Радик Гинатуллин.
– На самой атомной станции были, но там только три-четыре раза успевали лопатой кинуть мусор в тележку  – и всё, назад, – добавляет Александр.
– Вы знали, что уровень радиации превышен и это очень опасно для здоровья и жизни?
– Знали. Но вы поймите, мы же молодые совсем были. Нам жизни радоваться хотелось. А радиация… её не видно, не слышно. Прибор только пиликает. А там сады кругом, ягоды, фрукты. Кушать-то охота. Мы и не знали, что они так рано поспели из-за большого излучения, – объясняет Александр. – Воду пили из заражённых колодцев, респираторы снимали, через которые трудно было дышать.
– Вам давали какие-нибудь лекарства?
– Таблетки какие-то давали. Но от них животы болели, мы их не пили. А о дозе радиации, получаемой нами, никто не сообщал. У нас были дозиметры, но никто не суммировал данные с них. Или просто не говорили нам. Но «партизаны», как только набирали 25 рентген, сразу уезжали домой. А мы, работающие наравне с ними, продолжали ликвидацию.
Уже потом, через несколько лет, Владимир получил справку, будто за несколько месяцев работы в Чернобыле он трудился всего три дня и получил в общей сумме
8 рентген. Почему была допущена такая ошибка или это намеренное действие, неизвестно. И таких ошибок было немало.
– Что вас поразило в зоне отчуждения?
– Обстановка была жутковатой. В деревню заезжаешь – ни души, ни звука. Ни разу не видел собак, кошек, вообще никаких животных. Даже не видел, чтобы птицы летали, – рассказывает Александр. – Дома все открытые, внутри всё на месте, все вещи и техника. КамАЗы, тракторы, комбайны свалили в одну кучу. Как на скотомогильнике. Потом выкопали большую-большую яму и засыпали.
Ночью едешь – никого, только военная техника пролетает. Вроде как военное время, но ни стрельбы, ни шума. Все тихо делали свою работу. С другими частями мы даже не общались. Один раз остановились на Днепре, поесть захотелось. Костёр развели, тушёнку открыли. И вдруг рядом с нами приземляется вертолёт! Мы сразу подумали, что это за нами, так как покинули своё место. Но вышли люди в белых халатах, зачерпнули воду из реки, сели обратно в вертолёт и улетели. Удивительно.
А вот ещё случай. Поехал я с командиром в Киев медали получать, как нам сказали. Всех наградили, по-моему, медалью «За отвагу», а меня нет. Я и спросил – почему. Спохватились и вручили медаль «Мастер – золотые руки». То ли не хватило на всех, то ли забыли про меня. Смех.
На этом фото вы не поймёте, где генерал, где лейтенант, где учёный. Все в одинаковой форме, для того чтобы не было различий звания. Боялись диверсий. Ведь сначала думали, что эта авария – провокация. Потом только выяснили причину катастрофы.
– Как долго вы там были?
– Четыре месяца. Потом вернулись в часть. Когда пришёл дембель, нас не отпускали домой еще два месяца, смотрели, что с нами будет.
А в военном билете сделали одну только заметку: выполняли правительственный долг по ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. У меня даже год не написали, – показывает Владимир Воронкин.
Организм, отравленный радиацией, довольно скоро начал подавать тревожные сигналы. Из-за того что у ликвидаторов исчез иммунитет, приходилось так часто брать больничные, что ничего не оставалось, как увольняться. Сейчас наши герои работают на себя, занимаются ремонтными работами, строительными, кузовными.
– Какой вред нашему здоровью нанесло облучение, мы смогли понять в изнурительных походах по врачам, которые не знали, что с нами делать, как и чем лечить, – комментирует Александр Шульга.  – Мы не считаем, что всё, что было, – неправильно. Мы-то как раз этому учились, мы выполняли свой долг. Но как это всё было сделано, другой вопрос. Мы же просто несли свою службу с честью и достоинством.
Всего через горнило чернобыльского кострища прошли свыше 600 тысяч человек, которые буквально закрыли мир от радиации своими телами.