Двадцать пять человек стали учёными – кандидатами и докторами наук; сорок пять – лауреатами международных, всероссийских, региональных и областных литературных премий; сорок – членами Союза писателей России.

К юбилею литобъединения подготовлена антология «Друзья, прекрасен наш Союз!..», которая находится в производстве. В неё вошли произведения поэзии, прозы, драматургии, публицистики и мемуаристики. Надеемся, что антология будет значительным событием в культурной жизни Оренбуржья.

Сегодня мы публикуем произведения молодых литераторов, лауреатов Всероссийских премий «Капитанская дочка» — М. Кильдяшова и Е. Безбородниковой.

 

Екатерина

Безбородникова

 

Жук, кот и я

Залетел ко мне как-то жук, а я приняла его за таракана. И он мне, конечно, не понравился. Кому нравятся тараканы? Я ему так и сказала:

— Ты мне не нравишься.

— Ты мне тоже, — ответил мне гость.

— Тогда зачем же ты ко мне заполз? — удивилась я.

— Я прилетел.

— Как прилетел? Ты что не таракан?

— Разве я похож на таракана? — обиделся он.

— Простите, — мне стало неловко, — у меня зрение слабое, я не разглядела.

— Я жук, — промолвил он важно и отвернулся.

— Так зачем же вы ко мне заползли, если я вам не нравлюсь?

— А у меня выбора не было. Мне жить где-то надо.

— Беда... — я почесала голову. – Но, жук, у меня еды для тебя нет, и к тому же кот есть, у меня оставаться тебе никак нельзя.

Вышел мой кот на кухню.

— О чём спор? – по-хозяйски осведомился кот и широко зевнул.

— Да вот, — говорю, — жук. Остаться у нас хочет.

— Где? — кот открыл один глаз и посмотрел на жука. Жук заметно притих.

— А что он умеет делать? — спросил кот.

Оказалось, что жук умеет кушать и зависать в странном положении, я бы назвала это сном, но жук говорил, что он не спит.

— Ну нет, — сказал кот, — нам такой работник не нужен. Если б ты мышей ловил...

— Но... — жук хотел что-то сказать.

— Брысь, — зашипел кот, — мяу! Жук испугался и улетел. Кот посмотрел на меня.

— Чего стоишь? Корми меня! — и лёг возле миски.

 

                                          * * *

Какой же я стану? Через пять лет, через десять? Будут ли у меня морщины? Глубокими, выдающими возраст, и лицо с отёками, как у тёток в метро, или морщинки вокруг глаз да складки от носа ко рту — какой я буду, буду ли похожа на свои фотографии, будет ли связь между фотографиями разных годов или вдруг раз — и в какой-то один миг постарею, что сама не узнаю себя? Глупости, конечно, внешность — не главное, но ведь будущее неведомо, и так много всего интересует. Вот хотя бы взять глаза — глаза не потускнеют? Мне очень важно, чтобы глаза не потускнели! Я могу превратиться в старуху, я превращусь в старуху, но из располосованного морщинами лица, между коричневых родимых пятен на дряблой бледной коже будут светиться мои молодые глаза. Да? Старые люди бывают удивительно красивы. С незакрашенной сединой и глазами уставше-мудрыми. Это тот случай, когда всю жизнь делаешь себе лицо... С одним рождаешься — не отмеченным жизнью, чистый лист, а с другим умираешь, как прожил, так вся жизнь на лице — складки между бровей, уголки губ вниз или вечно поджатые губы... А бывают глаза — от них морщины расходятся солнышком — и они всегда улыбаются. Но всё это далеко... Я в пять лет заплакала, когда посмотрела на фотографию, где мне три годика и я держу маму за руку. Я тогда впервые осознала, что больше мне три годика не будет. Что я становлюсь старше. Не взрослею, а почему-то старею. Так и подумала тогда, в пять лет. Бабушка сразу же задразнила меня старушкой. А сейчас я вспоминаю тот наш вечер и свои пять лет, которые тоже уже не вернуть.

Какой же я стану? Буду ли я довольна своей жизнью? Будут ли у меня внуки, которым бы я рассказывала свои блеклые воспоминания? Старость, внуки, стакан воды — так банально и пошло — мне намного важнее знать, будут ли меня слушать мои внуки, чем гарантия стакана воды. И тут же Пушкин — сначала: «Печально подносить лекарство», а следом за этим: «Вздыхать и думать про себя, когда же чёрт возьмёт тебя».

Голова, напичканная цитатами и рифмами, размерами и ритмами разных стихов разных авторов — вот кем я стала. Идти по дороге, погрузившись в собственные мысли и вдруг незаметно для себя зацепиться на какой-то фразе, повторять, повторять, повторять, пока до одурманенного мозга не дойдёт, что ритмом фраза очень на что-то похожа, на какую-то строчку — какую бы, вспомнить. Боже мой, да что же это? И как это мучительно! О, я не могу ни на что отвлечься, я не могу больше ни о чём думать — так важно вспомнить, а вспомнить сразу не получается — это не забытое слово в конце песни, фраза вообще ни одного слова из той строчки не содержит, но так похожа, что надо вспомнить. А потом немного отвлекаюсь; занимаюсь делами, и в тот момент, когда режу сыр, когда нож уже наполовину отрезал кусок сыра, я вспоминаю строчку. Облегчение и радость. Как у роженицы. Я и есть роженица. Славно.

 

 

 

Михаил

Кильдяшов

 

 

 

                          * * *

На своём поле, как подпольщики

Александр Башлачёв

 

От лезгинки до взрыва бомбы

И трёх месяцев не пройдёт,

Мы попрятались в катакомбы,

Но запомнили чёрный ход.

 

И ночами выходят дети

И по-взрослому так шалят,

Только свастика на мечети –

Это путь для слепых котят.

 

                          * * * 

Терпеливые до поры, 

Нынче силе мы дали волю, 

Сжав дубины и топоры, 

Взрыв за взрывом идём по полю. 

 

Сёла наши огнём горят – 

Прах и терему, и бараку, 

Из окопов заградотряд 

В авангарде бежит в атаку. 

 

А за лесом засадный полк, 

Где могильщики хмурят брови: 

На мгновение мир умолк – 

Слышно первые капли крови. 

 

Лишь бы только к плечу плечо – 

До Победы и до парада, 

Телу бренному горячо, 

А душе от небес прохлада. 

 

* * *

Мы с поля битвы

через одного

вернёмся – и столкнёмся

с пепелищем,

Но в чёрной почве

кровное родство

С деревьями погибшими

отыщем.

 

Сквозь копоть

в небесах чужие сны

увидим – и, очнувшись

на рассвете,

С молитвой:

«Лишь бы не было войны»

Затеем сад,

счастливые, как дети.

 

* * *

Мы заполнили

ежедневники,

И желаем всё зачеркнуть.

Эмигранты

или кочевники?

Мы ступили

на Млечный путь.

 

И привыкшие

к бездорожью,

Заходившие в тупики,

Мы услышали

волю Божью

Человеческой вопреки.

 

Перестали бояться времени,

Расстоянием пренебрегли,

Неизвестного рода-племени,

Добрели до своей земли.

 

Здесь дома не с худыми крышами,

Поле пашется здесь легко,

Здесь Создателем все услышаны,

Пьют небесное молоко.

 

                          * * *

То ли разведёнкой, то ль вдовою

В дом, где я по-прежнему живу,

Ты придёшь с седою головою.

Я ли тебя в жёны не зову?

 

Будет в шалаше моей невесте

Рая, хлеба, почести сполна,

Но с тобой пришли худые вести,

Будто на окраине война.

 

Мы с тобой разделим соль и спички

И о счастье детскую мечту,

Седину в девчачие косички

С горем пополам я заплету.

 

Опустеет бедное селенье,

Иноземец вступит на крыльцо,

Нас возьмут с тобою в окруженье,

Словно в обручальное кольцо.

 

                          * * *

Сон тяжёлый хоронит сестрицу

В тихом омуте чёрной реки.

Что ж ты, миленький,

                                          пил из копытца –

Всюду чистые бьют родники.

 

Ты из рук иноземцев кормился

Золотым ядовитым зерном,

Ты всего на мгновенье забылся –

И на привязи в доме родном.

 

А кормильцы ножи наточили

И войска созывают, трубя.

Ты не первый, кого приручили,

Не последним зарежут тебя.

 

...И кругом постаревшие лица,

И на братских могилах венки.

Что ж мы, милые, пьём из копытца,

Отравляем свои родники.

 

Спас

Яблоко, мёд и хлеб,

Господи, дай в дорогу.

Всякий скиталец слеп,

Если не верит Богу.

 

Что ожидает нас,

Если утратим корень?

Боже, Твой кроткий Спас

Дивен, нерукотворен.

 

В райском вздохнём Саду –

Трапеза ждёт на небе:

Миро — в Его меду,

Тело Христово — в хлебе.