Современная пьеса – это лотерея, либо зритель полюбит её, либо проклянёт за «мат, обнажёнку и прочее непотребство», какое найдёт. Говорить о том, хорошо ли подобное самовыражение или плохо, мы не будем, оставим это для морализаторов. Однако обсудить последние театральные тенденции – милости просим. Вместе с актёром и режиссёром Оренбургского драматического театра им.
М. Горького Александром Фёдоровым поговорим о современных сценаристах, независимой сцене и, конечно же, зрителях.
– На Ваш взгляд, насколько широко в афишах театров представлена современная драматургия и есть ли она вообще?
– Смотря какие театры мы подразумеваем. Если имеются в виду столичные – то да, пьесы современных авторов идут в Москве и Петербурге. Там огромный простор для фантазии, поэтому театров, которые принципиально используют только современную драматургию, достаточно много, например «Театр.doc». Даже целый фестиваль проходит «Коляда-plays» по пьесам, написанным учениками Николая Коляды. Поэтому ответ неоднозначный: да, драматургия развивается, вопрос только, где именно это происходит.
– От чего же это зависит? От размеров города, от настроений?
– Думаю, всё накладывает свой отпечаток. Но не стоит сбрасывать со счётов тот факт, что публику необходимо подготовить. За всё время существования театра выработалось упорное клише, что театр – это эталон, храм искусства, а значит, Островский должен быть поставлен по одним канонам, Шекспир – по другим, и никаких отступлений от принятых правил быть не может. Но чтобы прививать новое видение, следует создать малую сцену, на которой можно было ставить подобные эксперименты. Если аудитория принимает на ура – можно переносить на основную.
– Но ведь создание такой независимой сцены повлечёт за собой дополнительные расходы.
– Именно так. У нас в театре есть малая сцена, но она действует неофициально, так как, чтобы её запустить, пришлось бы собирать целую кипу документов. Мы пока лишь на пути к этому. Сейчас её используют студенты для своих дипломных работ. В более крупных городах – в Самаре, Перми и других существуют целые театры, специализирующиеся на нестандартных подходах к драматургии. Даже «Мёртвые души» Гоголя можно представить по-разному! Я был на фестивале «Ново-Сибирский транзит», и меня просто потрясла постановка Олега Липовецкого. На сцене – минимум антуража: какие-то сапоги, шинели, и всего три актёра, которые играют абсолютно все роли. Но это было так необычно, так свежо, что им аплодировали очень долго. И это ни за какие деньги не купишь. Всё-таки классике везде у нас дорога. Каждый режиссёр знает: ставишь классику – значит, шансов, что спектакль примут на ура, – 90 процентов. С современными пьесами несколько иная история.
– И, кстати, о современных пьесах. Один известный кинорежиссёр с сожалением высказался о том, что актёров и режиссёров в наше время много, а сценаристов, именно хороших сценаристов, чрезвычайно мало, а то и нет вообще. Театр тоже коснулась эта проблема?
– Сценарий – это тот остов, на котором всё и держится. Знаю, что в современном кино с этим просто беда. Что касается театра, то молодых талантливых драматургов у нас много, очень много. Главное – нужно уметь их искать. Я часто листаю журналы, в которых публикуются современные пьесы, и замечаю за собой, что если раньше я каждую из них прочитывал от и до, то теперь просматриваю лишь начало и конец. В большинстве своём современное авторство – это чернуха.
– То есть в выражениях сегодня не стесняются вообще?
– А почему бы и нет, если того требует ситуация? И вообще на сцене театра возможно всё, что не запрещено Конституцией РФ! Осуждать писателей за ненормативную лексику, насилие и натурализм в их произведениях я не могу. В конце концов они – художники, а задача художника – отображать действительность. И раз они пишут на тяжёлые, подчас неприятные темы, значит, такова наша жизнь. К тому же меня иногда удивляет это двуличие: то есть когда ставят Толстого или Достоевского, в произведениях которых тоже хватает жестокости, а у Достоевского – ещё и неадекватных персонажей в придачу, на это всё критики готовы закрыть глаза. А современным авторам будто пальцем грозят – ни-ни, даже не смейте.
– Можно сказать, «они классики – им можно»?
– Видимо. Но именно такие вещи, реалистичные до боли, редко остаются незамеченными. Да, многие (в том числе и отдельные театральные деятели) ратуют за сохранение «традиций старой школы», но каковы они, эти традиции? Когда я слышу об этом, то не могу отделаться от ощущения, что они и сами плохо представляют, а что это за традиции? Или, быть может, это постоянное цепляние за «традиции» – всего лишь боязнь новшества? Театр – это движущая сила, это «увеличивающее стекло», а не зеркало, как говорил ещё В. Маяковский. И мы не можем ставить современные пьесы так, как создавали сцены из Чехова во времена Станиславского. В противном случае получается, быть может, красивая картинка, но она пахнет нафталином, так как не имеет никакого отношения к нашей реальности. И она никому не интересна. Потому что если бы режиссёры слепо цеплялись за «традиции», то К. Нолан никогда бы не снял своих шедевров, а журналисты по-прежнему бы пользовались пишущими машинками.
– В Оренбурге тоже бывали эксперименты с новыми спектаклями и новыми подходами. Всегда ли они заканчивались удачно?
– По-разному. Исходя из личного опыта могу сказать, что предугадать реакцию зала очень трудно. Не без колебаний мы ставили французские комедии, полные фривольностей: «Блэз» и «Боинг-боинг». В результате они собрали солидную кассу, какую постановщики и представить себе не могли. А вот с «Лейтенантом с острова Инишмор» вышло всё с точностью до наоборот. Конечно, я знал, что спектакль весьма неоднозначный, так как полон чёрного юмора и жестоких сцен, но такая волна негатива, с которой пришлось столкнуться, стала полной неожиданностью. И это ведь мы ещё убрали все бранные слова, которые встречались чуть ли не в каждой фразе!
– Как бы то ни было, мало кто понял посыл пьесы.
– Да, бывало и такое, что зрители выходили, причём с криками, в середине спектакля. Одна из зрительниц как-то раз заявила, что «Лейтенант» оскорбляет чувства нормальных людей. Она, как выяснилось, была абсолютно уверена, что идёт на постановку о Великой Отечественной войне! Хотя и на буклете было указано, что это драма с элементами чёрного юмора и «рекомендована к просмотру людям с устойчивой психикой». Многие тогда упрекали меня в том, что я якобы пропагандирую жестокость! Но ведь постановка как раз и показывала всю бессмысленность происходящего, бессмысленность этой жестокости, доведённой до абсурда. Спустя полтора года спектакль пришлось снять с показа.
– Но «Лодочника», который тоже эксцентричен, в Оренбурге приняли более тепло…
– Думаю, пока рано делать выводы. Ещё на премьере я сказал своим ребятам: «Если зал покинут меньше шести человек, это уже будет победа!». «Лодочника» досматривали до конца. Ну был, наверное, один или два раза, когда кто-то уходил, но таких скандалов, как с «Инишмором», больше не происходило.
– Будет ли у вас попытка номер два?
– Только не в Оренбурге. Если я и решусь повторить «Лейтенанта», то предварительно буду внимательно изучать репертуары театров и вкусы публики.
– Да, разговор о театре будет неполным без упоминания о зрителях. Что изменилось в предпочтениях с течением времени?
– Очень многое. Я на сцене впервые появился примерно в начале нулевых, когда только-только поступил в наш институт имени Ростроповичей. Знаете, какой тогда был зритель? Не в пример сегодняшнему. На спектакли тогда массово водили школьников, которые, сидя в зале, постоянно перешёптывались, а порой даже кидались кириешками!
– Удалось воспитать своего зрителя?
– Я не люблю говорить, что зрителя нужно воспитывать. Мне больше нравится словосочетание «совместное путешествие», в котором каждый имеет право на своё мнение. Поход в театр – далеко не всегда увеселительная прогулка. Спектакль – это ребус, который зритель должен разгадать. Это повод вырваться из круговерти повседневной жизни и задуматься над определёнными, не всегда приятными вопросами. Просмотр – тоже работа души, которая её очищает. Если драматургия будет слишком простой и примитивной, то и эффект от неё будет подобным тому, который производит любое ток-шоу. Такой зритель не захочет ломать голову над драмами Шекспира, так как все эти «шоу-биз»-темы, кто кому с кем изменил и чем всё это закончилось, более близки ему. А хотим ли мы быть такими?