В Оренбурге на сегодняший день проживает 14 человек, перешагнувших 100-летний рубеж. Одна из долгожителей, Е.Р.Блохина, отметила недавно 104-ю годовщину рождения.

Валентина Бирюкова

Четыре года прошло, как мы последний раз встречались с Екатериной Романовной. Ничего, кажется, не изменилось в ее житье-бытье. По-прежнему она живет с младшей дочерью Марией. Вместе и хозяйничают на кухне. Чистенькая, ухоженная старушка в цветном платке иногда сидит у окна, за которым быстро течет суетная жизнь на проспекте Дзержинского. Есть ей что вспомнить о былом...

Родилась она в 1894 году в деревне Большое Куроедово Бугурусланского уезда Самарской губернии. Сколько помнит себя, бегала с такими же, как она, мальцами купаться летом на тихую речушку. Рано научилась и прясть, и холсты ткать, и коров доить. Пережила Екатерина Романовна четыре войны, а сколько от голода натерпелась! Помнится, в двадцать первом году полдеревни вымерло, а ей чудом удалось спасти детей: "Ели лебеду, крапиву, конский щавель. Ребятишки ловили сусликов. А как осенью пошла картошка, так и духом воспрянули!" Через все лихолетья пронесла эта удивительная женщина любовь к детям. Воспитала девятерых сыновей и дочек, из которых четверо были чужими. В ее родном Куроедово было 160 дворов. В пятидесятых годах деревня из живописных, привольных мест "переехала" в безводное Кирюшкино. Были брошены поля, заросли подворья дурман-травой, осиротели родные могилы...

- Вот смотрела я по телевизору передачу, - говорит Мария Павловна, дочь Екатерины Романовны. - Один разодетый в пух и прах вальяжный господин нагло заявляет: у русских, дескать, нет корней. Сколько бед перенес наш народ! Там им в Америке (откуда этот человек) и во сне не привидится, как опухшие от голода дети собирали по весне прошлогодние колосья.

- Ах, доченька, - обращается ко мне Екатерина Романовна, - не приведи Бог такие мытарства испытать. - В 1927 году многих в нашей деревне наделили землей. У брата Ионы было 16 детей: десять красивых, словно на подбор, ребят, да дочки - невесты, работящие все как один. Не убоялись Блохины уехать во чисто поле, за одно лето и целину поднять, и дом срубить. Достаток семьи брата и затуманил головы Асташову и Махалову - вечным лодырям. В 1930 году сослали Иону с Агашей на Соловки, а детей выгнали в старый дом. Он стоял заколоченный на окраине Куроедова. Так и сгинул мой братец на тяжелых работах в чужих краях. Агафья сумела в 1933 году тайком приехать в Похвистнево, где в то время жил и работал на железной дороге ее сын Борис. И до самого смертного часа жгла сердце горькая обида на несправедливость. А мы так и не узнали, где похоронен наш горемычный Иона.

Екатерина Романовна умолкает, а потом вдруг спрашивает:

- А рассказать о том, как я замуж выходила?

Не успела я взглянуть на нее, как она, прикрыв ладонью рот, засмеялась громко и весело. Словно случилась в ее жизни такая перемена не свыше восьми десятилетий назад, а только вчера.

- Эх, молодая была! Подружки мои замуж вышли, а я все невестилась в батюшкином доме. Как-то после Троицы пошла за коровой в лесок и набрела на лежащего ничком человека. Испугалась! Узнала в нем Павла из нашей деревни. Спрашиваю: "Чего пригорюнился". А он голову приподнял и говорит: "Катюша, ты же знаешь, что у меня жена померла. Ребятишек куча, как жить буду?". Мне его жалко стало. Не помню, как сказала: "А пойдем к вам домой да поглядим: чего твои детки делают". Он-то радешенек. Зашли во двор, а из избы рев слышен. Старшенькие оставили одного меньшого Саньку, а сами играть убежали. Подняла его на руки: мокрого, грязного, умыла, переодела и спать уложила. А тут вбегают Иван с Николкой, застыли на пороге. За ними Вася робко выглядывает и спрашивает: "А ты теперь наша мамка будешь?" Наверно, с перепугу, а может все же из жалости отвечаю: "Да". Вдвоем с Павлом пришли сказать родителям. Матушка все поняла, заплакала и говорит: "Доченька, чем мы тебя так обидели, что ты такую себе петлю на шею надеваешь?" Отец гневался, ругался, но потом смиловался и сказал: "Пусть потом на свою судьбу не обижается, а свадьбу справим не хуже других". Зажили душа в душу с Павлушой. Работали, детей растили. Все радости и печали вдвоем переживали.

В сорок первом проводила Екатерина Романовна четверых из своей семьи на фронт. Трое сыновей домой вернулись, а Миша погиб под Сталинградом.

- Тяжело вспоминать, - вступает снова в разговор Мария Павловна. - Мама за погибшего сына 15 рублей получала. А я с 1942 года после окончания медицинского училища на фронт ушла. В Германии после войны в госпитале работала. Получаю письмо от сестры Анны. "Маша, приезжай домой, маме очень трудно". Явилась в родное село, а тут голод. Опять лебеда, картошка, тыква. Правда, нам помогали Иван и Николка с Дальнего Востока, где жили, посылки присылали. Потом я уехала в Бугуруслан, устроилась на работу в больницу. В 1953 году забрала я маму, которая осталась совсем одна, к себе. Она очень не хотела уезжать из родных мест, но собрала вещи, поплакала да приехала...

Екатерине Романовне и теперь спустя почти полвека очень жаль снесенного в Куроедово дома, который строил ее Павлуша. Хорошие, большие деревни уничтожены были во времена правления Хрущева.

- Все хотела поехать на родное пепелище, - говорит старая женщина, да не смогла. Сказали мне, что в пустом Куроедово стоит одна церковь. Сердце кровью обливается. Душу вынули из всех, кто там родился и вырос: каждую весну наши сельчане приезжают на Родительскую на кладбище. Люди помнят своих близких. А это разве не корни? Мы хоть и трудно жили, но дружно умели работать и праздновать. Бывало соберемся вместе, песни поем.

А сейчас времечко другое пришло. Многие хоромы построили, а в душе пустота, зло и зависть. Бога забыли. А то не думают, что злой человек долго на свете не живет. Вот моя матушка Пелагея Николаевна добрая была и по земле ходила более девяноста лет. А я во второй век перешла. Детей вырастила, внуков вынянчила, теперь иногда за правнуками приглядываю. Раненько ушел из моей жизни Павлуша, но, наверное, Бог мне за него годочков добавил...