Евгений Шувалов

Александра Федоровича Фурсова знают многие оренбуржцы, особенно орчане. Знают как поэта, как прозаика, как человека несомненно одаренного. Он член Союза писателей России. Его литературные произведения печатались и продолжают печататься (хотя в 1998 году он, к сожалению, ушел из жизни) в областных газетах, в альманахах "Каменный пояс", "Гостиный двор". В середине 60-х годов в издательстве "Молодая гвардия" вышел его роман "Пленники трех озер".

Я, например, с большим удовольствием прочитал многие его стихи, рассказы. Они поражают прежде всего тонкими жизненными наблюдениями. Особенно меня взволновали маленькие рассказы для детей, опубликованные в "Вечернем Оренбурге" 12 августа прошлого года. Сами названия этих мини-рассказов: "Бабушка", "Ломоть хлеба", "Птичка", "Огни", "Девочка" и др. свидетельствуют о доброте и щедрости души этого человека. Кстати, эти черты характера можно заметить и на фотографии Фурсова. Его лицо выражает мудрость, проницательность и какую-то привлекательность. А он прошел суровую школу жизни...

Участие в Великой Отечественной войне, плен под Сталинградом, фашистские лагеря, побеги... Италия, Франция, Швейцария, женитьба на итальянке, рождение детей на чужбине, работа на хозяина, безработица. И в 1955 году - возвращение с семьей на Родину, в Орск. Одно перечисление вызывает интерес и много вопросов к этой личности. Прожиты многолетние, физически и морально трудные дни и ночи, полные сомнений, забот и тревог. Удивляет, как мог этот человек остаться добрым, не потерять веру в людей, в прекрасное?

Ответ на этот и другие вопросы дает фильтрационно-проверочное дело на бывшего военнопленного А.Ф. Фурсова, находящееся в архиве Центра документации новейшей истории, переданное из УФСБ по Оренбургской области на государственное хранение. Теперь дело рассекречено, и мы можем в него заглянуть, перелистать подшитые документы - автобиографии, протоколы допросов, переписку с органами безопасности.

Оценивая документы, следует заметить, что участник событий выступает в них как человек прямой, искренний, доверчивый, надеявшийся на то, что его поймут те, кто читает страницы дела. Невольно это обстоятельство перекликается с его литературным творчеством, для которого характерны эти же выводы.

Итак, начнем с автобиографии.

До призыва в армию.

- Я, Фурсов Александр Федорович, родился 18 августа 1922 года в селе Ново-Орске Чкаловской области. Отец был раскулачен в 1930 году. После конфискации имущества работал в течение трех лет железнодорожным рабочим на станции Шильда. В 1934 году умерла мать, семья переехала в город Орск. Здесь отец плотничал, за работу не раз премировался. Под судом и следствием не был.

Далее Александр перечисляет других родственников. У него было 6 сестер, брат Николай умер в 1947 году.

- По окончании начальной школы я продолжал учиться в школе N8 г. Орска. В июне 1936 года, не ладя с мачехой, бежал из дома. Семилетнюю школу окончил, находясь на воспитании в Петровском детском доме. Затем вернулся в Орск и продолжил учиться в 8-ом классе. С июня 1938 года поступил работать секретарем народного суда Ново-Орского района.

Работал хорошо, за что в июле 1939 года был послан на шестимесячные курсы подготовки и переподготовки судебно-прокурорских работников при Чкаловском облсуде.

Надо упомянуть, что с начала 1938 года был членом ВЛКСМ. По окончании курсов вернулся в Ново-Орский суд в должности судебного исполнителя, однако с этой работой я не справился и, нарушив трудовую дисциплину (опоздал на работу), был уволен. Выехал в г. Орск и устроился работать на Южно-Уральский никелевый комбинат. Два месяца был в качестве секретаря жилищно-коммунального управления, а потом электриком в цехе пароводоснабжения и канализации.

В 1938 году в период допризывной подготовки, не найдя в Ново-Орском загсе своего свидетельства о рождении и желая быть призванным в армию вместе с моими товарищами, я назвал своим днем рождения 6 июня 1921 года, о чем и был составлен соответствующий документ.

В сентябре 1941 года призван в армию и зачислен в воздушно-десантные части 18-й бригады, в разведроту. - Так закончилась мирная жизнь девятнадцатилетнего Александра Фурсова, остались только воспоминания об Орске, родных, друзьях.

Началась жизнь новая, военная - совсем другая, с новыми знакомыми, старшими товарищами-командирами, в новой непривычной обстановке.

Война и плен

Фурсов исполнял обязанности помощника старшины, считался хорошим бойцом: подтянутым, исполнительным, поэтому и попал в разведку при штабе дивизии, которой командовал генерал-майор Глазков. В первой половине августа 1942 года стрелковую дивизию направили на Сталинградский фронт. Воинские части оказались у берега Дона, северо-западнее Сталинграда. Здесь, после месячного пребывания, 18 сентября, в числе двадцати бойцов вместе с замполитом Лопаревым, он попал в плен. Это было на южной окраине Сталинграда. Вот как рассказывает об этом сам Александр Фурсов.

- Ранним утром во время атаки немцев, не успев отойти по берегу Волги в сторону центра города и оказавшись отрезанными от своих подразделений, я вместе с группой солдат укрылся в бункере, под обрывом, где оставались до полудня, когда немцами была прислана одна русская женщина с условием сдаться, или будем заброшены гранатами. После долгих колебаний мы сдались. Не забыть первого впечатления о немцах: мы видели их издалека, в бою, а здесь пришлось стоять рядом. Громкая лающая речь, окрики, подталкивания автоматами в спину - это было больно и унизительно. От Волги нас увезли в полевой лагерь, невдалеке от деревни Песчанка, где после двухдневного голодания всех выстроили и, отобрав человек триста молодых русских и украинцев, направили на хутор Нижне-Петровский.

Там, продержав неделю, разделили на группы по пятнадцать человек. Вместе с одной из таких групп я был прикреплен к ремонтной роте, которую вскоре переправили через Дон. Сначала работали на каком-то хуторе, затем недалеко от г. Сталино, и перед весной - в Днепродзержинске, откуда мы были переданы в 616 транспортный полк немецкой армии. Заставляли мыть и грузить машины. Сказать, что не было возможности убежать, было бы, думаю, враньем. Но, оставаясь день за днем на этом положении и сознавая, что хоть в маленькой доле, но каждый день я помогал чем-то врагу, рождался животный страх быть убитым своими, что не было бы несправедливостью. Такие мысли посещали Фурсова в первые месяцы плена, и он откровенно об этом писал во время прохождения фильтрационной проверки. Скажу, что мне пришлось много перечитать подобных дел, но такого откровения не встречал. Как правило, военнопленные на допросах старались скрыть факты, отрицательно характеризующие их, а тут - на тебе...

Александр Фурсов продолжает.

Все дальше от дома...

- В начале лета 1943 года с тем же 616 полком нас перевезли в другой лагерь, неподалеку от города Миелес в Польше, где износившееся обмундирование было заменено старым немецким, без знаков отличия. После этого объявили, что нас уже не считают военнопленными, а "желающими помочь Германии". На таком положении в июле 1943 года через Германию мы прибыли во Францию, г. Лион, а через две недели вывезли в Италию, где остановились около города Мантуя и стали работать в авторемонтной мастерской. Там познакомился с жителями и начал изучать язык. В июне 1944 года с помощью моей будущей жены убежал из мастерской и примкнул к итальянским партизанам, как они себя называли. На самом деле таковыми не были: жили в кустарниках, питались кукурузой, имели только два карабина и несколько гранат. Никаких боевых действий этот отряд не предпринимал. Так длилось до осени, отряд распался, и я вернулся в г. Мантуя, где укрылся с женой в одной комнате на Триестской улице. Однажды меня опознал фашистский полицай. Не имея чем заплатить ему за молчание и не желая подвергнуть опасности жителей дома и семью жены, в ноябре 1944 года явился в немецкую военную комендатуру и заявил, что я бывший итальянский военнопленный. Неделю меня продержали в тюрьме, затем увезли в г. Верону. Здесь один русский или немец, хорошо говоривший по-русски, в одежде немецкого офицера, спросил, для чего я явился к ним, чтобы "начать всерьез бороться с большевизмом?" Я ему ответил, что моя цель - это как-нибудь дотянуть до окончания войны. Тогда, назвав меня трусом, он распорядился направить в казарму князя Евгения Вероне, где был сборный пункт для всех, отбившихся от частей, "желающих помогать немцам". В конце 1944 года мне вместе с десятью такими же дали подписать контракт и направили в Германию - город Мюзинген. Мы оказались в формировочном пункте, так называемой 1-й дивизии Русской Освободительной Армии (РОА).

Не имея никакого намерения быть там, я начал подготавливать побег в Швейцарию. Добыл куртку, компас, белый халат... В конце января, услышав, что один из офицеров уезжает на формирование второй дивизии в лагерь Хейберг, который гораздо ближе к границе, я попросился к нему в денщики и таким образом, примерно 17 февраля 1945 года, бежал в Швейцарию. Туда прибыл через двое суток ходьбы. Был направлен в тюрьму города Шафхаузен, где на допросе заявил, что бежал из Германии потому, что меня хотели использовать как военную силу против моей Родины, что против моей совести. После недельного пребывания в тюрьме и месячного карантина в восточной Швейцарии был направлен в лагерь для интернированных в местечко Эронген. Там мои отношения с большинством интернированных сразу же испортились: во-первых, потому, что стало известно о моем пребывании в РОА, во-вторых, они узнали о моих намерениях вернуться из Швейцарии в Италию, где 2 января 1945 года родилась моя старшая дочь, которую я не хотел оставлять сиротой. И эта моя отчужденность от большинства советских интернированных привела к тому, что ко мне приблизился нежелающий возвращаться на родину бывший военфельдшер Василий Лосев. Он же познакомил меня со священником Феррапонтом Хюммерихом, проживавшим тогда в Берне и довольно хорошо говорившим по-русски, часто посещавшим лагерь интернированных. Этот священник немало повлиял на укрепление моего намерения не возвращаться на Родину. Он и помог мне впоследствии получить разрешение на въезд в Италию. Перед отъездом соотечественников на родину произошел окончательный разрыв в наших отношениях. Я совершил побег из лагеря, и до конца 1945 года, в ожидании возможности выехать в Италию, жил у купца Макса Говальда в г. Бургдорфе, ухаживал за огородом, выполнял другие домашние работы. Бездетный, он однажды предложил мне стать его сынком и обещал дать средства на учебу, оставить наследство. Я ответил, что у меня есть отец...

Однако, вращаясь в той среде, вспоминая свои личные неудачи в довоенной жизни, боясь быть наказанным в случае возвращения на Родину, я еще более утвердился в своем решении остаться в Италии. 28 декабря 1945 года приехал в г. Мантуя. Там женился, жил в нищете. Работа чередовалась с безработицей у одного подрядчика Леорати Луиджи: копал землю, гнул железо, подносил кирпич. И постоянно боялся, как бы не узнали обо мне представители советских учреждений и не пришли за мной. В то же время, в половине 1947 года, стал переписываться с отцом и сестрами. Несколько позже в полиции мне заявили, что для уяснения юридического положения мне надо ехать в г. Милан в интернациональную организацию беженцев. Явился туда, предложили эмигрировать в Австралию. Я ответил, что мне там делать нечего. Пришлось писать объяснение итальянскому правительству. Одна из причин отказа была связана с моей женитьбой и рождением дочери. Вскоре у меня побывали люди из миссии репатриации. Сначала боялся с ними говорить. Потом все-таки высказался, и был благодарен им за разъяснение. Под тяжестью подневольного труда постепенно созрело решение: лучше на Родине получить то наказание, какое заслужил, чем быть заживо погребенным на чужбине.

Большую роль в принятии такого решения сыграли размышления о будущем детей: где возьму денег выучиться? А если и выучатся, найдут ли они работу?

В январе 1951 года обратился в комиссию по репатриации с просьбой начать дело о получении моей женой советского подданства, чтобы возвратиться на Родину.

Из протокола допроса свидетеля, бывшего военнопленного Гуральского Н.П., прибывшего из Италии в Советский Союз в 1953 году.

- Фурсов Александр работал чернорабочим на строительстве, постоянной работы не имел. Бывая несколько раз у него на квартире, я наблюдал, что материально он жил слабо. В Италии Фурсов был женат на местной жительнице города Мантуя - Марии и имел двоих детей - девочек. Старшая дочь ходила во второй класс. Жена Фурсова была домохозяйкой.

Вернулся я на Родину...

-...И вот 5 августа 1955 года я с семьей на советской границе. Приехал сюда, конечно, на государственные деньги, так как своих не накопил. На сборном пункте - медосмотр, баня, ужин, отдых.

Потом я рассказываю, где был, что делал...

Скрывать нечего, а на душе накопилось так много горечи, что хотелось бы перед кем-нибудь вылить ее, облегчиться... Рассказывал обо всем и жду ругани, упреков, укоров, придирок... И черт знает, чего только не думаю, но в ответ слышу, что не прошлое мое интересует, а будущее. Прошлое есть прошлое. На него надо положить камень. А вот будущее... О будущем надо подумать... Что я мог сказать в ответ. Ничего. Ведь я не этих слов ждал. Потом получаю разрешение на паспорт, билеты до Орска, суточные, единовременное пособие на жену и ребят. Комендант отвозит нас на станцию, сам помогает чемоданы в вагон затаскивать... Наконец, я не выдерживаю и спрашиваю прямо: "Скажите, товарищ старший лейтенант, чем же все-таки за все это я расплачиваться буду?" Он смотрит на меня и просто отвечает: "Честным трудом и хорошим воспитанием своих детей..." Поезд тронулся.

Старший лейтенант подает мне руку и на ходу соскакивает с подножки вагона.

Итак, впереди Родина. Поезд идет на Восток. Я выбегаю чуть ли не на каждой остановке то за кипятком, то за малосольными огурцами. А самому все еще не верится, что я снова свободный гражданин моей родины, и семья со мной. Проезжаем Львов, Киев, Москву, далее Волга и... Чкалов. 15 августа 1955 года после 13-летнего отсутствия я снова в городе Орске. О встрече с друзьями и родными говорить не стоит, это же понятно каждому. Вот уже прошло полгода, я успел обвыкнуться с работой. Решил поступить на старый завод, но люди-то тут почти все новые. Молодежь. Первое время все боялся, как бы не упрекнул кто за прошлое или мастер как бы не закричал, когда закуриваю.

Отвык от человеческого обращения. А то иду по улице, вдруг останавливает меня какая-нибудь старушка и начинает: "Сынок, ты, говорят, из плена приехал... А у меня голубок мой без вести пропал. Может быть, и он жив? Не видел ли ты его? Не слыхал ли о нем? Он у меня бедовый был, может быть, и набедокурил чего и боится теперь... Может быть, там рядом с ним люди плохие, запугивают его... Ты-то вот жену и 2-их детей сюда привез... А мне хоть бы и десятерых, только вернулся бы..."

Или иду по городу, а город изменился неузнаваемо. Там, где были бараки, теперь широкая зеленая улица Строителей. И все не так, как прежде: здесь завод новый, а там личные дома с приусадебными участками, многоэтажный проспект В.И. Ленина... И все это без меня строили. А я где был? Совестно мне.

Сначала жил у сестры, а вот уже два месяца как получил квартиру в новом доме от завода. Удобная квартира, с паровым отоплением, две комнаты, кухня, ванная. Дети рады, есть где побегать когда на улице холодно. Начинаем обзаводиться мебелью. А дом наш рядом со школой N8, где я учился когда-то. И вот веду я моих дочурок в эту школу. Все знакомые, родные. Даже из моих учительниц есть еще. Смотрит на меня Нина Антоновна, слушает и себе не верит. И говорит она мне: "Эх, Саша, Саша! Какие у тебя были способности, я думала, что ты где-нибудь, по крайней мере, станешь главным инженером... Но не беда. Не падай духом. Ты еще не стар. Ты еще встанешь на ноги. Я верю в тебя, Саша..."

А в памяти то и дело всплывает прошлое. Не забудешь его. Особенно, когда вспоминаю о других, которые все еще мытарствуют на задворках в Италии, Бельгии, Аргентине, Австралии...

Так сложилась судьба этого незаурядного человека. Судьба тяжелая, но интересная, повлиявшая на формирование его характера, образ жизни. Эта жизнь поделена как бы на два этапа: жизнь на чужбине - вдали от родины, и возвращение на родину.

Осмысление всего пережитого нашло отражение в творчестве Александра Фурсова.

Автор очерка пытался сохранить стиль изложения жизненного пути в автобиографиях, других материалах фильтрационного дела Фурсова Александра Федоровича.

Его творчество останется в памяти потомков как светлая, добрая, жизнеутверждающая правда.