Моисей Вайнштейн

В конце марта 1945 года я находился на курсах переподготовки офицерского состава при Харьковском кавалерийском пограничном училище... Но не в Харькове, а в тогдашней столице Казахстана Алма-Ате. Сюда в предгорья Ала-Тау была эвакуирована эта старейшая кузница офицерских пограничных кадров.

Алма-Ата в ту пору была тыловым городом, самоотверженно работающим на Победу.

Здесь размещались военные училища, формировались все новые и новые маршевые батальоны для пополнения действующей армии.

Все лучшие здания города были отданы под военные госпитали... Почти каждый день сюда продолжали прибывать эшелоны с ранеными.

В Алма-Ате размещалось более десятка московских, ленинградских, киевских, харьковских вузов, в которых преподавали ученые с мировыми именами.

Здесь работали знаменитые киностудии "Мосфильм" и "Ленфильм", выпускались получившие признания фильмы: "Фронт", "Она защищает Родину", "Секретарь райкома", "Воздушный извозчик".

Жить местному населению было нелегко. Город был переполнен не только рабочими эвакуированных заводов, не только студентами эвакуированных вузов, не только беженцами, но и теми, кто тогда назывался "спецконтингентом", высланными по различным причинам с Кавказа, из Дальнего Востока, Поволжья, Западной Украины и Западной Белоруссии. Их не призывали в армию, как правило, они трудились на заводах и стройках, причем на самых тяжелых работах. Жили очень скудно...

И в то же время вокруг Алма-Аты были расположены очень богатые сельскохозяйственные районы. Отсюда на городские рынки доставлялись в большом количестве мука и мясо, и рис, и картофель, и рыба, и фрукты, и овощи. Самые неожиданные продукты.

Но для подавляющего большинства жителей купить что-либо было просто не по карману. Нечего и говорить, что в городе, где жило столько неустроенных людей, по ночам было неспокойно. Здесь укрывались и дезертиры, и крупные спекулянты.

По воскресеньям нас, слушателей офицерских курсов, отпускали в увольнение. И хоть от училища до города было километров 5-6, мы всегда с большим интересом стремились в центр.

Случилось так, что в этом очень дальнем для меня городе состоялись запомнившиеся мне на всю жизнь четыре встречи.

Соня Полякова

В толпе студенток у здания медицинского института я столкнулся с Сонечкой Поляковой...

Мы с ней учились в Смоленске в одной школе, она была на два класса старше и сразу после десятого поступила в медицинский институт. Война застала ее студенткой уже третьего курса. Она ушла на фронт медицинской сестрой. Была ранена. После госпиталя ее направили доучиваться в Алма-атинский медицинский институт.

Когда-то Соня считалась одной из первых красавиц нашей школы. А здесь выглядела очень повзрослевшей и похудевшей, по-мальчишески подстриженная, в какой-то далеко не новой перешитой гимнастерке... Но лицо уверенное, полное надежды. Соня нынешней весной кончала институт. И как военный врач получила уже назначение на Северный фронт, куда-то в район Мурманска.

- Понимаешь, я сама напросилась туда. Ведь там на подводной лодке служит Пашка Глебов, выпускник нашей школы, ты его хорошо знаешь. Он каждый день пишет мне письмо, где бы ни находился: хоть на базе, хоть в плавании. А я эти письма потом получаю штук по десять, даже больше. Один раз даже целых тридцать.

Ты знаешь, у нас еще до войны были с ним близкие отношения. Он ведь учился в Военном мореходном училище в Ленинграде и в отпуске всегда приезжал в Смоленск. В июле 1941 года у нас должна была быть свадьба... Но война все поломала. Он сумел найти меня здесь, в Алма-Ате. Пишет, что любит меня. Очень ждет. И я его очень люблю, очень жду нашей встречи...

Соня с гордостью показывала мне такие хорошие письма Павла. Она была полна надежды на скорое окончание войны, на встречу.

- Вот только уже второй месяц что-то молчит, - сказала она тревожно. - Но я каждый день бегаю на почту, там меня хорошо знают. Письма мои аккуратно откладывают.

Соня жила с матерью Раисой Михайловной. В Смоленске она работала бухгалтером, а здесь уборщицей в институте. За это ей и предоставили крохотную комнатушку в общежитии.

Увидев меня, Раиса Михайловна стала плакать - в декабре 1944 года под Будапештом погиб ее сын - брат Сони Женя, мой школьный товарищ. Пришло извещение, письмо от командира полка и коробочка с двумя солдатскими медалями "За отвагу". Но мать не верила... Она все допытывалась у меня: бывают ли ошибки с извещениями о гибели.

Я не мог себе представить Женьку убитым - гвардии сержанта, до войны лучшего лыжника нашей школы. Первым из нас он совершил на лыжах прыжок с настоящего большого спортивного трамплина. Он прыгнул сразу. А мы только через неделю напряженных тренировок...

... Через три месяца, уже после окончания учебы на офицерских курсах, я зашел попрощаться с Соней и Раисой Михайловной.

Соня была одна и горько плакала: месяц назад она похоронила маму...

В руках у нее было письмо от друзей ее жениха. Наш друг и товарищ, капитан второго ранга Павел Иванович Глебов, не вернулся из последнего боевого похода. Лодка погибла 28 марта 1945 года...

... Вот сегодня получила.

- Что ты будешь теперь делать?

Война кончилась...

- А что мне остается делать? Наш дом в Смоленске сгорел дотла. Я туда ездила. Теперь я военный врач-лейтенант медицинской службы. Поеду к друзьям Паши в Мурманск. Они меня приглашают...

Лет через 15 я встретил Соню в Смоленске с мужем - полковником медицинской службы, моряком, и с двумя детьми...

Аскар Букумбаев

Осенью 1942 года я подружился с младшим лейтенантом Аскаром Букумбаевым.

Он мне рассказывал о знаменитом казахском поэте-классике Абае Кунанбаеве.

Абай первым перевел на казахский язык письмо Татьяны из Евгения Онегина.

Аскар с удовольствием пел нам в землянке эту песню Абая.

Весной 1943 года Аскар Букумбаев был тяжело ранен. Известий я о нем с тех пор никаких не имел.

И вот однажды в Алма-Ате меня и моего друга Гришу Истомина вдруг обогнала потрепанная "эмка". Из нее выскочил человек в шикарном по тем временам кожаном пальто и, рахмахивая руками, подбежал к нам.

- Моисей!

- Аскар!

Вот это встреча. Он усадил нас с Григорием в машину и повез к себе.

Судя по автомобилю, по кожаному пальто, по кабинету, мы сразу поняли: Аскар стал большим начальником.

Между прочим, мы знали, что такие кожаные пальто поступают к нам из Америки как приложение к знаменитым большегрузным вездеходам-"студебеккерам" для шоферов.

Но у нас решили, что шоферы обойдутся телогрейками... А кожаные пальто больше к лицу начальникам.

Встречал нас Аскар шикарно. Тут же официантка накрыла стол. Появились колбасы, сыры, икра, конфеты, разные импортные закуски, вино... И многое другое, что мы не видели с довоенных времен.

Завязался разговор. Каждым вторым словом было: "А помнишь?"

Аскар рассказывал о себе. После госпиталя ему дали отпуск на поправку - конечно, в Казахстан, в Алма-Ату. Тут встретил старых друзей, его демобилизовали и поставили работать по торговой части.

- В начале я было растерялся, - вспоминал Аскар. - Хотел сделать так, чтобы всем было хорошо. Но не всегда получается. Слишком много людей, от которых зависишь. А их нельзя забывать. Надо укреплять контакты. Живу, работаю, как все начальники. Теперь уже, наверное, так и останусь по торговой части, буду учиться в заочном институте...

Мы поинтересовались, как его жена, дети. Он обрадовался, сказал, что живут они хорошо.

Тут же позвонил домой, сказал, что встретил боевых товарищей. Она пригласила нас в гости...

Когда мы уходили, секретарша Аскара вручила нам по увесистому свертку...

Мы поблагодарили. Но вышли из Наркомата торговли с каким-то нехорошим чувством смущения и огорчения.

В свертках было по банке американской свиной тушенки, сгущенного молока, по две пачки печенья и по бутылке местного вина.

Еще на целый пир по тем временам.

Все это мы в казарме спрятали. А на следующий день принесли в дружную компанию наших девчонок-воспитательниц детского дома.

А к Аскару в гости домой пришли через две недели. Познакомились с его матерью, женой, ребятишками.

Встречали нас радушно. Чувствовалось, что в доме не знают, что такое отоваривание продовольственных карточек...

И опять приготовили нам свертки с подарками.

Мы поблагодарили. Но от подарков попытались отказаться. Сказали, что в училище теперь кормят очень хорошо и у нас все есть.

Но когда увидели, что хозяева искренне на нас обижаются, все-таки взяли...

Но больше к Аскару уже не ходили ни на работу, ни домой.

Жора Арутюнян

Были и другие грустные встречи. Однажды мы с Гришей Истоминым увидели на улице толпу зевак. Шла какая-то азартная игра "наперсточники" - услышали мы голоса. Какой-то парень неожиданно для всех собирал выигранную у хозяина наперстка кучу денег. Это разжигало страсти.

- А ну, давай еще раз!

Парень поставил еще и опять выиграл. Вдруг он посмотрел на меня.

- Товарищ младший лейтенант, здравствуйте!

- Жора! Жора Арутюнян!

Мы вместе учились в школе сержантов еще два года назад. Боже мой, вот так встреча!

Но почему он так оборван?

- Жора, ты, наверное, из госпиталя? Рассказывай, как дела?

Но Арутюнян грустно посмотрел на меня, слеза пробежала по его щеке.

- Нет, я здесь не из госпиталя. Вы знаете, я ведь крымчанин, оттуда уходил на фронт. Когда освободили Крым, сразу выселили в Казахстан крымских татар, а потом всех армян и греков.

Я ведь армянин... Выселили моего отца, мать и трех малолетних сестер сюда в Алма-Ату. Ну а потом добрались до меня. Я был сержантом, медаль "За боевые заслуги" имел, был ранен. Все равно уволили из действующей армии и выслали сюда. Выходит, нет мне больше доверия, даже на войне. Хорошо хоть тут и родители. Отец сапожник, мать шьет - тем и живем. А я с жуликами. Тоже постепенно жуликом становлюсь. Никогда не играйте в наперстки! Я ведь "подставкой" хожу, вроде выигрываю, заманиваю других. Ну мне за это кое-что подбрасывают. Мне надо в день на две буханки хлеба заработать... А это 400-500 рублей... Вот так и живу...

Я помнил Жору неунывающим, задорным парнем, младшим сержантом пулеметной роты.

За что же его так жестоко наказали? И что его ждет теперь? Вряд ли что-нибудь хорошее. Нам накануне выдали денежное содержание, у меня и у Гриши было по 600 рублей. Мы тут же достали деньги, стали ему отдавать.

Но Жора брать долго отказывался. Наконец, согласился только на половину, горячо благодарил нас.

Мы уговаривали его не связываться с жульем. Пойти на любую работу, устроиться куда-либо учиться. Он молчал, горько смотрел на нас... Соглашался. А потом сказал:

- Вам хорошо, вы свободные люди. Война скоро кончится, служить будете дальше или демобилизуетесь... А я - репрессированный... Вот только не знаю за что. В чем я виноват?.. Нам нечего было ему сказать...

Людмила Целиковская

Приказ начальника - закон для подчиненного.

И я - солдат, сержант, младший офицер, старалась всегда следовать этому безоговорочному принципу.

Но однажды мы с другом Гришкой Истоминым нарушили это правило.

Алма-Ата в ту пору считалась режимным городом. Здесь надо было обязательно иметь документ, удостоверяющий разрешение на проживание.

Примерно раз в месяц по тревоге ночью поднимались военные училища. Курсанты оцепляли ряд кварталов - шла строгая проверка граждан.

Не имеющих должных документов мужчин сразу же отправляли на сборные пункты, где формировались маршевые батальоны.

Женщин оформляли работать на военные заводы.

Помню, однажды в марте после утомительного марша в горах - примерно там, где сейчас создан знаменитый горноспортивный комплекс "Медео", уже в час ночи нас подняли по тревоге. Построились и получили приказ выйти на проверку документов в город...

Оцепили указанные кварталы и пошли по домам: трое вокруг дома - двое заходят. Ну что там вспоминать - служба неприятная. Квартиры переполнены. Да и не больно интересно смотреть, кто с кем спит...

И так всю ночь. Под утро, когда уже забрезжил рассвет, нашему отделению поручили осмотреть два оставшихся домика...

Командир отделения Гриша Истомин постучался. На пороге показалась молодая, очень красивая женщина. Мы представились, она в ответ робко улыбнулась:

- Заходите коли-так...

Мы зашли и снова на нее посмотрели. Она показалась очень знакомой. Где же мы ее видели? Смотрим паспорт - Людмила Целиковская! Вот это да! Главная наша кинозвезда! Кто из нас не видел тогда знаменитых фильмов с ее участием: "Антон Иванович сердится", "Близнецы", "Воздушный извозчик"!

И, конечно, "Сердца четырех"! Их нам недавно показывали в клубе.

Мы растерялись... Еще бы, впервые в жизни разговаривали со знаменитой актрисой!

Говорили, что очень нравятся нам ее фильмы.., а она нам рассказывала, что скоро киностудия вернется в Москву, на свою старую базу, что ей, как актрисе, хочется сыграть новую, еще лучшую роль. И что она обязательно ее сыграет...

Мы было хотели уходить, извиниться за вторжение. Но служба есть служба.

Спрашиваем, а с кем она живет в доме. Тут Людмила Васильевна как-то смутилась и говорит: ко мне приехала из Фрунзе сестра. И в комнату вошла женщина, очень похожая на киноактрису.

- А ваши документы?

Она как-то испуганно протянула паспорт, я посмотрел - в паспорте нет отметки о праве проживания в Алма-Ате.

- Как же вы так приехали?

- Я очень спешила. И просто не успела взять во Фрунзе разрешение. Простите меня, пожалуйста, я очень прошу.

Что делать?

- Придется вам отправиться на пункт проверки, - заключил старший наряда Григорий Истомин.

Людмила Васильевна Целиковская стала нас умолять отпустить сестру под свое честное слово известной киноактрисы.

Обе женщины стали быстро накрывать на стол. Ставить какие-то фрукты, печенье, консервы, бутылку вина. Приглашать с ними позавтракать.

Мы молчали. Что было делать?

Потом посмотрели друг на друга...

Не может быть, чтобы сестра знаменитой Людмилы Целиковской была скрытой преступницей.

- Ладно, оставайтесь дома.

Женщины бросились нас благодарить, снова приглашать к столу. Но сесть за стол мы категорически отказались.

- Возьмем с вас выкуп все-таки, Людмила Васильевна, - сказал Гриша Истомин, - поцелуйте моего юного друга.

- С удовольствием!

- Актриса подбежала ко мне. Я вспыхнул от неожиданности, от смущения и резко отпрянул.

- Эх, чудак, видно, он еще не готов к тому счастью, слишком молод, - прокомментировал мой старый друг.

Людмила Васильевна совсем как на экране так обольстительно на меня посмотрела и послала воздушный поцелуй. А к Грише подбежала ее сестра и поцеловала...

Вот так мы нарушили приказ командования в первый и последний раз.