Инна Зубова

Познакомиться с этим архивным делом мне посоветовала сотрудник облгосархива Елизавета Георгиевна Вертоусова. Дело относится к 1859 г. и называется "О командировании в Самару генерал-адъютанта Ладыженского по обвинению Бугурусланского предводителя дворянства Ивана Петровича Рычкова в буйстве с будочниками". Открывая эту папку, я ожидала найти сведения о некоем забавном эпизоде, связанном с "фамильными чертами" Рычковых. Судя по всему, многие из них были людьми весьма самолюбивыми и вспыльчивыми.

Иван Петрович Рычков - правнук П.И. Рычкова. Отец его Петр Андреевич - старший внук ученого, родившийся еще при жизни деда и упоминающийся в его "Записках": "1759 года... Всемогущий Бог... января 11 числа даровал мне первого внука, а сыну моему Андрею сына, кой наречен Петром". Петр Андреевич умер предположительно в 1815 году, оставив двоих несовершеннолетних сыновей: Андрея и Ивана. Впоследствии оба стали военными. Старший, Андрей, умер молодым. Сын его Николай написал в 1860 году блестящий очерк жизни своего деда. Его двоюродному брату Константину Ивановичу мы обязаны "Родословной потомков П.И. Рычкова", опубликованной в 1908 г. Здесь К.И. Рычков так пишет о своем отце: "... Иван Петрович родился в 1806 году...

В 1832 г. по выходе в отставку женился на Софии Николаевне Рычковой, так же как и он, правнучке родоначальника Рычковых, Петра Ивановича... Служил бугурусланским предводителем дворянства два трехлетия, а также депутатом дворянства".

И вот дело из нашего архива, название которого так не вяжется с этими сведениями... Однако лучше сначала обратиться к другому источнику, попавшему мне в руки опять-таки благодаря Е.Г. Вертоусовой. Речь идет о книге И.П. Кречетовича "Крестьянская реформа в Оренбургском крае", изданной в 1911 г. Протоиерей Иосиф Кречетович - преподаватель Саратовской Духовной семинарии, член Оренбургской и Саратовской архивных ученых комиссий. Книга написана по материалам архивов Оренбурга и Самары и дает яркое представление о той многотрудной работе русских государственных деятелей, которая предшествовала освобождению крестьян от крепостной зависимости. Уже на первой странице мы встречаем сразу несколько знакомых имен людей, "с честью трудившихся" по подготовке крестьянской реформы в нашем крае. Это прежде всего сын писателя Григорий Сергеевич Аксаков и отец П.А. Столыпина Уральский наказной атаман А.Д. Столыпин.

Самарская губерния относилась в этот период к Оренбургскому краю. Кречетович пишет, что Оренбургский и Самарский гражданские губернаторы Е.И. Барановский и К.К. Грот были одними из очень немногих русских губернаторов, горячо сочувствовавших крестьянской реформе. А генерал-губернатор края Катенин, которому они подчинялись, в свою очередь считал "великим счастьем участие в крестьянском деле". Как сторонник реформы упоминается и управляющий канцелярией Катенина А.А. Арцимович.

Вот что пишет далее Кречетович о положении дел, связанных с крестьянским вопросом в Самаре: "... Самарский губернский предводитель дворянства был едва ли не одним из ярых крепостников и во всяком случае ничем не обнаружил своего расположения к реформе... Причину благополучного и скорого начала дела по обсуждению в Самарской губернии крестьянской реформы надо видеть... в энергичном защитнике реформы тогдашнем Самарском губернаторе К.К. Гроте. Ему именно обязана Самарская губерния тем, что в числе ее деятелей... появился Юрий Федорович Самарин, создавший славу комитету".

Ю.Ф. Самарин (1819-1876) широко известен как участник подготовки и проведения крестьянской реформы. В работе Кречетовича упоминаются и два брата Самарина, трудившиеся одновременно с ним в других губернских комитетах по устройству быта помещичьих крестьян, Дмитрий Федорович - в Рязани, а Петр Федорович - в Туле.

Самарский комитет был избран 5 июня 1858 г. Перечисляя его членов, Кречетович упоминает выбранного по Бугульминскому уезду "артиллерии прапорщика Дмитрия Николаевича Рычкова" и по Бугурусланскому уезду "Местного уездного предводителя дворянства Ивана Петровича Рычкова". На последующих страницах книги, описывая деятельность Самарского комитета, автор предупреждает, что не следует путать этих господ, поскольку позиции их почти по каждому обсуждаемому вопросу были диаметрально противоположными. Если имя Дмитрия Николаевича постоянно стоит рядом с именем Самарина как имя одного из его первых единомышленников, то Ивана Петровича Кречетович называет лидером крепостнического большинства в комитете.

Ю.Ф. Самарин был назначен в состав комитета от правительства. В книге приводится его письмо друзьям. С юмором, который вряд ли мог понравиться некоторым, Самарин рассказывает о торжественном открытии комитета, происходившем 25 сентября (на следующий день И.П. Рычков был избран его председателем): "... по отслужении молебна о ниспослании свыше света разума в дворянские головы, представляющие совершенно к тому приспособленные вместилища, - произнесено начальником губернии приличное слово, в коем его превосходительство изъяснить изволили, что хотя-де дворянство и есть одна сторона, но поручено ему Всемилостивейшим Государем определить отношение числа обеих заинтересованных в деле сторон, т.е. как дворян, так и крестьян, в том чаянии, что почтенное дворянство изволит на ту пору припрятать в карман свои дворянские замашки и помещичьи поползновения.

На сие предстоящие только промычали: "Гм...гм..."

Не будем здесь подробно рассматривать деятельность Самарского комитета по крестьянской реформе. Вот как характеризовал положение дел в нем генерал-губернатор А.А. Катенин в одном из писем министру внутренних дел С.С. Ланскому: "Члены оного разделились на две совершенно противоположные партии, из коих первая... стремилась достигнуть действительного улучшения быта крестьян, между тем как вторая, руководствуясь понятиями уже несовременными, замедляла ход дела". Главой первой партии Катенин называет Самарина, а второй - И.П. Рычкова. Уже к концу осени 1858 г. разногласия между партиями дошли, по выражению И.П. Кречетовича, до "крупных беспорядков, задержавших на время ход комитетских суждений по крестьянской реформе". В частности, у И.П. Рычкова возник конфликт с делопроизводителем Бабкиным. Эта ссора, в ходе которой Бабкин даже пытался вызвать Рычкова на дуэль, приняла более широкий характер. "Партия Самарина" обвиняла Ивана Петровича в грубости, а сторонники Рычкова защищали последнего, допуская по ходу дела новые оскорбления своих противников. Катенину пришлось лично выехать в Самару. Ему удалось уладить конфликт, добившись взаимных извинений. Вот что он писал по этому поводу министру внутренних дел: "По моему убеждению не могу не сочувствовать членам первой партии, в числе коих занимает первое место коллежский советник Самарин, человек весьма образованный и основательно приготовившийся к суждениям о крестьянском вопросе; это, так сказать, осязательное превосходство его, внутренно сознаваемое членами второй (противной) партии, служит причиною некоторых неуместных со стороны их выходок, оправдываемых отчасти слабостью, сродною более или менее многим, чье страдает самолюбие..."

Государь Александр Николаевич одобрил действия Катенина "по водворению порядка в Самарском комитете" и повелел оставить инцидент без последствий. Однако архивное дело, которое я упомянула, рассказывает о том, что эти "беспорядки" имели, оказывается, неожиданное продолжение.

27 мая 1859 г. слуга Самарского губернатора К.К. Грота, сидевший в лакейской его квартиры, услышал шум в коридоре. Он вышел на этот шум и увидел на полу конверт, адресованный Гроту. Как выяснилось позже, письмо было анонимным и в грубых выражениях порочило Самарина, обвиняя его в вольнодумстве. Это был уже не первый донос на него. Слуга, выбежав на улицу, увидел двух убегавших людей и крикнул будочникам, чтобы догнали их и выяснили, кто они. Будочник сумел задержать только одного - второй перескочил через забор и скрылся в саду губернаторского дома. Пойманный человек отказался отвечать, кто он. К преследовавшему его будочнику присоединились еще двое и все вместе они повели было задержанного в полицию. Однако тот пожаловался, что устал, попросил будочников остановить извозчика, а, усевшись на тарантас, приказал извозчику ехать к губернаторскому дому, от которого успел уже далеко уйти. Один из будочников также сел в повозку, а второй встал на ее ось сзади, и оба требовали ехать в полицию. Извозчик на свою беду послушался неизвестного, по его требованию поехал быстрее, и тогда пассажир столкнул на землю будочника, который стоял сзади, а второго стал бить и бил до тех пор, пока и его не сбросил с тарантаса. У дома губернатора приказал извозчику свернуть направо. Тогда тот понял, что господин хотел только избавиться от будочников, а губернатор ему не нужен, и остановился. И тогда неизвестный ударил его по лицу, сбросил на землю и скрылся. Извозчик не сумел даже удержать лошадь, которая ушла домой. В буйствовавшем господине пострадавшие от его кулаков узнали Ивана Петровича Рычкова. Они тут же обратились в полицию и дело получило огласку. К.К. Грот направил А.А. Катенину официальный рапорт, в котором говорится: "При таких постыдных и несовместных с званием дворянина действиях г. Рычкова я... не считаю возможным оставить его ни в должности Уездного предводителя дворянства, ни членом комитета по крестьянскому делу, а тем менее посылать его в Петербург для защиты проекта, против положений которого он постоянно протестовал..." Кроме этого официального документа в деле есть и личное письмо Грота Катенину, в котором губернатор Самары пишет: "Я давно искал случай снять с него (И.П. Рычкова - И.З.) мантию дворянского величия и маску доброго и честного гражданина, которыми он пользовался, чтобы нагло обманывать... легковерных своих дворян..."

А.А. Катенин, как видно из его письма министру внутренних дел, также имеющегося в рассматриваемом деле, связал происшедшее с разногласиями в комитете по устройству быта помещичьих крестьян. Хотя "беспорядки" были прекращены, "партия Рычкова" продолжала выражать недовольство Самариным. Катенин опять упоминает о "превосходстве" Юрия Федоровича "во всех отношениях" и о том, что это "оскорбляет самолюбие его противников". Упоминает Катенин и об анонимных письмах, обвиняющих Самарина в "публичном проповедовании черному народу равенства и неуважения властям", а К.К. Грота - в "потворстве Самарину и в соучастии с ним в достижении преступных целей". Высказывая свое мнение по этому поводу, Катенин пишет: "... хотя мне и неизвестна сущность задушевных политических убеждений г. Самарина, но его ум и все, что я знаю о его поведении, может служить ручательством, что он в положении, в котором находится (под секретным надзором полиции), никогда не дозволит себе поступков, в которых его обвиняет помянутый донос". Далее в столь же осторожных выражениях Катенин сообщает, что хотя и нет доказательств того, что автором доноса был И.П. Рычков, но есть довольно веские основания полагать, что это именно так.

Во второй части своего обстоятельного письма генерал-губернатор указывает на несправедливость решения комитета о выдаче пособия для поездки в Петербург только членам, избранным от дворянства. Катенин видит в этом новое проявление недоброжелательства по отношению к Самарину.

Наконец, третий пункт письма посвящен непосредственно инциденту 27 мая. Катенин пишет, что И.П. Рычков был у него в Оренбурге и заявил о своей полной непричастности к этому случаю. Именно после этого в Самару были командированы из Оренбурга генерал-лейтенант Ладыженский и коллежский ассесор Тарасов для разбора обстоятельств дела.

Из этого документа видно, как старается А.А. Катенин быть справедливым, как он осторожен в обвинениях, как боится осудить невиновного, и все-таки несомненно, что его симпатии на стороне "левой фракции", как мы сказали бы сейчас.

Однако вот еще один документ дела. Высказывается "противоположная сторона". Перед нами - трогательное письмо И.П. Рычкова управляющему канцелярией Катениа А.А. Арцимовичу. В письме говорится, что М.В. Ладыженский закончил следствие и не смог оправдать Рычкова, при всем своем искреннем желании раскрыть клевету. Рычков утверждает, что это действительно клевета, что тайные враги давно хотят очернить его в общественном мнении, и вот сходство с ним какого-то хулигана дало этим врагам хороший повод сделать честному человеку "единственное возможное зло". Далее автор письма пишет, что честное имя - единственное достояние его девятерых детей, благодарит адресата за "теплое участие" в деле. "В ваших руках моя честь, без которой самое мое существование не только будет для меня тягостным, но даже невозможным" - такими словами заканчивается письмо.

А.А. Катенин сомневался, стоит ли давать дальнейший ход делу. Но 26 октября 1859 г. последовало распоряжение министра внутренних дел Ланского о передаче документов в суд для того, чтобы не лишать Рычкова возможности оправдаться, если он невиновен, и для того, чтобы не оставить без наказания его крайне предосудительные действия, если виновен. 8 декабря 1859 г. дело было передано в Самарский уездный суд, и о дальнейшем его ходе у меня сведений нет. Не удалось узнать, действительно ли предводитель дворянства и почтенный отец семейства дошел до писания доносов и "буйства с будочниками". Но даже если предположить, что он стал жертвой ошибки, какую сложную картину политической борьбы рисуют рассмотренные документы! Здесь, как нередко бывает, мы видим двух близких родственников, которых эта борьба разбросала по разным лагерям. Иван Петрович был троюродным братом Дмитрия Николаевича и мужем его родной сестры Софьи Николаевны.

Этот эпизод из истории одной семьи показывает, как трудно проводилась в жизнь крестьянская реформа, как непросто было прогрессивным людям России избавить Родину от позора крепостного права.