(местная народная сказка)

Рубит мужик в лесу чилигу. Нарубил охапок десять, склал в сани, увязал веревкой и поехал по лесной дороге ко двору. Едет он ни шибко ни тихо; едет, глядит во все стороны, посматривает и видит: сидит подле дороги какой-то человек. Стал присматриваться: человек-баба, и незнакомая, сидит на пенечке, пригорюнившись, голову подперла рукой. Одета она серым кафтаном, лыком подпоясана, худым платчишком подвязана, обута лаптишками. Лицо у нее доброе, только худое да печальное; глаза голубые, влюбчивые, и светлые; по лицу текут слезы, видно, с какого-нибудь горя плачет.

Остановил мужик лошадь и спрашивает:

- Ты кто, - говорит, - что за человек такой?

- Я совесть, - говорит баба.

Сроду мужик не слыхал такого имени и не знал он, кого так зовут. Подумал-подумал малость да и говорит сам себе: крещеный мир велик, может, где и совестью людей зовут, - а все же спросил бабу:

- Какая же это ты такая совесть? Где живешь? Кто тебя знает? И зачем и как попала сюда?

Начала совесть рассказывать:

- Я, совесть, не человек, а чутье, такое чутье, которое показывает человеку доброе и худое, подсказывает, как нужно жить, чтобы счастливым быть. Я невидимая для людей бываю, бываю и видимая, и добрая. Живу в людях, там живу, где меня любят и слушаются; а где меня перестают любить и слушать, я оттуда ухожу. Знают меня люди хорошие: купцы, попы, писаря, и я у них живала долго и хорошо; жили и они хорошо - любили меня и слушали, и всем были довольны; но теперь они меня любить и слушать перестали, стали жить по-своему и живут плохо. Плохое их житье мне опротивело, и ушла я от них; ходила, ходила я по свету и заблудилась, заблудилась - сюда зашла, зашла и не знаю, как теперь отсюда выйти и куда идти. Горькая я, совесть, горемычная! Забыли меня хорошие люди! Куда я теперь пойду и приклоню свою головушку?!

Перестала совесть про себя больше рассказывать, стала все плакать и приговаривать:

- Горькая я, совесть, горемычная!..

На совесть глядя, стал плакать и мужик. Поплакал, поплакал он и говорит совести:

- Совесть! Вижу я, что ты добрая, и слышу, что забыли тебя, перестали любить и слушать хорошие люди, и стала ты горькая и бесприютная. Поедем ко мне со мною жить; я тебя буду любить и слушать.

Обрадовалась совесть, что мужик зовет ее к себе жить, перестала плакать, села с ним рядом на чилигу, хлыстнул мужик лошадь кнутом и повез домой чилигу и совесть. Приехал он домой, склал чилигу, выпряг и убрал лошадь и ввел в избу совесть, и стала она у него жить невидимкою.

Долго жила совесть у мужика, служила ему: указывала, как нужно жить, чтобы счастливым быть. Любил мужик совесть и слушал, и был счастлив и всем доволен, только богатства у него не было. Вот он и задумал жить богато; совесть ему и подсказывает:

- Дурное ты задумал, мужичок, нехорошо. Послушал мужик умную речь совести и раздумал жить богато. Раздумать-то раздумал, только пьянствовать после этого начал.

Совесть ему и говорит:

- Дурно так жить мужичок, нехорошо.

Послушал мужик совесть и перестал так жить. Перестать-то перестал, только после этого воровством заниматься начал.

Совесть ему опять говорит:

- Дурно так жить, мужичок, нехорошо.

Тут уже надоела мужику совесть; перестал он ее любить и слушать и стал жить несчастливо: сделался горьким пьяницей и вором, "бабником" и "ругателем" и несусветным озорником, просто разбойником стал.

Стал мужик так жить, и перестала его любить совесть, и не стала ему сказывать, как нужно жить, чтобы счастливым быть, и задумала от него уйти; но куда ей уйти и куда приклонить головушку - совесть не придумает.

Она и теперь живет у мужика, но только потому живет, что не знает, куда ей уйти.