Ананий Кузнецов

В течение восьми лет наша газета неоднократно рассказывала о жизни и творчестве оренбургского самородка Анания Павловича Кузнецова, печатала о нем исследовательские работы Татьяны Судоргиной, Юрия Зобова, Владимира Одноралова. Публиковали в "Мастерских" и творчество самого А.П. Кузнецова: стихи, легенды, этнографические очерки "Чулочные вечера", "Капустинские вечера", "Свадьбу в Оренбургском уезде" и другие материалы. Внук Анания Кузнецова поэт Геннадий Хомутов подготовил к изданию однотомник произведений Анания Кузнецова, куда вошли многие работы А.П. Кузнецова: этнографические и краеведческие очерки, рассказы, сказки, легенды, стихи, переписка с русскими учеными, исследователями П. Шейном, С. Рыбаковым, Пономаревым, фольклор Оренбургской области, записанный А.П. Кузнецовым в Оренбургской губернии.

Сегодня мы печатаем два небольших рассказа, названных автором маленькими фельетонами.

Маленький фельетон

Баба хозяин

(народный рассказ)

Баба хозяин - дом сирота.

Пословица.

Жили-были мужик да баба - муж да жена: Иван да Марья. Мужик делал свое дело, баба - свое.

Мужик землю пахал и боронил - хлеб сеял, траву косил, на мельницу ездил, скотину поил и кормил, лапти ковырял и поковыривал, полушубки и кафтаны штопал, телеги, сани, сохи и бороны налаживал, мирские и царские повинности отбывал - в десятниках ходил и подати платил. Делал он все, делал и был доволен всем.

Баба печку топила, щи и кашу варила, воду носила, коров доила, красна ткала, штаны и рубахи шила, чинила и мыла, детей родила, вынянчивала - поильцев и кормильцев на старость себе выращивала. Делала она все, делала и была довольна всем, и делом и житьем, даром, что житье ее было плохое - тяжелое и хлопотное, особливо, когда управка не брала, на все дела успешки и рук не хватало.

Жили они так, делаючи всяк свое дело, долго. Жили душа в душу, по любови. Приедет, бывало, Иван с поля и говорит:

- Маша! Собери-ка пообедать.

- Сейчас, Ваня, соберу. Садись, - скажет Марья, улыбаючись, и начнет подавать щи, кашу или еще что-либо.

Хозяйство у них было в порядке, и всего вволю: и скота-живота, и хлеба, и денег, и утвари со скарбом. Только одного не хватало у них: Марья хотела управлять домом, между тем управлял им, а также и Марьей, Иван, то есть у них не было бабьего старшинства в доме.

Вот вздумала Марья завести в своем доме бабье старшинство. Вздумано - сделано. Пришла раз к Марье соседка, вольная, старшая над своим домом и мужем, баба, ее сверстница и кума, и завела разговор о своем житье-бытье.

- Хорошо быть в доме головою, - говорит кума, - и легко, и весело, даром, что есть нечего: сама старшая - сама большая, что хочу, то и ворочу...

- А как ты, кумушка, добилась этого, старшинства-то? -спрашивает Марья.

- Да так, просто.

- Как же это - просто?

- Дурь на мужа напустила, дурманом угостила. Вот и все... Задумалась Марья. Подумала-подумала малость и решила.

- И я сделаю так, - сказала она.

Так и сделала: проводила куму, пошла в огород, набрала там дурману, растолкла его, размешала в квасе и напоила им своего Ивана, когда он вернулся с работы.

Напился Иван этого квасу - задурманился, говорит, что мельница мелет, ничего не разберешь; ходит, как угорелый, все кругом кружится; глядит, будто напуганный, глаза навыворот; сидит, ровно дремлет, кланяется, качается; думать - ничего не думает, про все забыл, ничем не нуждается...

И стала Марья хозяйничать в доме: наняла работника и принялась за мужичество, только добра-то из того не вышло.

Первым долгом с работником Марья поехала за сеном. Подъехали к омету, остановились. Работник закурил трубку, взлез с вилами и трубкой на омет подавать сено; Марья с вилами взобралась на рыдван навивать. Начали навивать. Навили полвоза, дунул ветер и... глядь, сено загорелось.

Всполошилась Марья с работником: принялась тушить, да ничего не поделали с огнем, и едва сами не погорели.

Второе дело. Будучи с пожара, Марья с работником и лошадью, впопыхах, втюрились в трясину и сами кое-как спаслись, а лошадь утопили, домой пешком пошли.

Идут домой - трясутся, дрожат, зуб на зуб не попадает: в трясине была ключевая вода, и они в ней измочились и продрогли. Подходят ко двору и видят: стоит толпа людей и кто-то пляшет, приговаривая:

Ах, ну-нутка:

Селезнем утка,

Иваном Машутка!

Чудо сотворилось:

Земля растворилась,

Утка провалилась,

Гнездо разорилось...

Ах, ну-нутка:

Селезнем утка,

Иваном Машутка!..

Взошли в толпу и увидели: пляшет и приговаривает дурачок Иванушка.

- В чем дело? - спрашивает Марья.

- Да в том, - отвечают ей, - только ты успела съехать со двора, как твой Иван пошел купаться, сказал, что "пахать иду", и вот уже полдня, а его нет как нет... Утонул, бедняга, и не нашли его!

Выслушала Марья ответ, ахнула и, как убитая, повалилась на землю.

На земле она пролежала не долго, всего три дня; а на четвертый, уже бездушную, ее отнесли на погост, куда вскоре отправили и ее Ивана - речного пахаря.

Движимое имущество их растащили соседи; ребятишки пошли по миру, а дом, заколоченный наглухо, остался на своем прежнем месте. И оправдалась пословица: "Баба хозяин - дом сирота".

Селянин.

"Оренбургский край" 19 августа 1894 г.

Маленький фельетон

Народная легенда

На берегах речки Самарки, в пределах Оренбургского и Бузулукского уездов, среди крестьянского населения, за последнее время стало циркулировать множество легенд, созданных силою народного воображения, взбудораженного тяжким голодом и ужасной холерной эпидемией. Как образчик творчества народной фантазии и как выдающееся явление духовной жизни народа приведем одну из таких легенд, наиболее других обращающуюся и характерную.

Когда-то утром, рано-прерано, по проселочной дороге из деревни Девятаевки в село Покровское Оренбургского уезда ехал мужичок и вез несколько пудов хлеба. Не доезжая до села версты три-четыре, он встретил вышедшую из придорожного лога совершенно нагую женщину, мужичок заробел и начал стегать кнутом или хворостиной свою захудалую лошадь, чтобы ускакать: но лошадь, как на грех, стала, - стала и стоит, только хвостом повиливает, головой поматывает, да губами пофыркивает. Женщина заметила это и спрашивает:

- Ты что, мужичок, - куда торопишься?

- На базар, - говорит.

- По какой нужде?

- Хлебушка продать, шара-бара купить.

- Не торопись, коль продать-купить едешь, успеешь, ведь купля-продажа начинается к обеду, а теперь - утро, да и ехать-то осталось всего три-четыре версты.

- Так-то так, да жутко, боязно.

- Кого же ты боишься? Уж не меня ли, кой грех...

- Нет, не тебя.

- То-то. Смотри, меня не бойся: я не такая, чтобы меня боялись. После этого мужичок малость ободрился и спросил:

- Ты кто же будешь? Куда и по каким делам идешь?

И ответила женщина:

- Я - вестунья, иду в мир для того, чтобы поведать людям, что их ожидает.

- Что же нас ожидает?

- А вот становись мне на правую ногу и смотри через правое плечо, тогда узнаешь. И встал мужичок, и начал смотреть.

- Ну, что видишь?

- Вижу, - говорит, - пространные поля, непрорезную и непоедную траву, густые, высокие и колосистые спелые хлеба, вольные, беспастушные стада лошадей, коров, быков и овец; но не вижу ни одной человеческой души, ни живой ни мертвой...

- А теперь становись на левую ногу и смотри через левое плечо. И встал мужичок, и начал глядеть.

Глядит и говорит:

- Вижу: множество погостов, с белыми, будто снегом покрытыми, могилами и новыми крестами...

Спрашивает:

- Что же все это значит?

- А вот что: первое значит, что в будущем году будет весьма обильный урожай трав и хлебов и размножение скота; второе - ужасный мор на людей, такой ужасный, что многие города, села и деревни опустеют... Первое будет, второе же может и не быть, если люди вспомнят Бога и начнут жить в мире. Аминь.

Это были последние слова вестуньи...

Мужичок глядь-поглядь вокруг себя, - никого нет; только лошадь одна, как прежде, стоит, хвостом повиливает, головой поматывает, да губами пофыркивает.

А. Кузнецов.

"Оренбургский листок" 29 сентября 1891 года.