Письма В.И. Даля к сестре. 1835 год *)

Галина Матвиевская, Инна Зубова

Сестра В.И.Даля, Паулина Ивановна Шлейден, была старше брата не менее чем на пять лет: она уже была замужем, когда тринадцатилетний Владимир поступал в Морской корпус. Ее брак был, видимо, не особенно счастливым. Племянница Екатерина отзывалась о муже тетки как об очень умном, но "страшно сухом" человеке. Даль имел с зятем кое-какие общие интересы, например, охоту, был с ним всегда вежлив в письмах, но отмечал, что сестра в своей семье довольно одинока. Зато сам он всегда сохранял самую прочную душевную близость с ней, хотя с момента его отъезда из Николаева при поступлении в корпус им с Паулиной почти не довелось подолгу жить в одном городе: она переехала с мужем в Москву после возвращения братьев из корпуса и жила там до своей смерти, последовавшей, по-видимому, вскоре после 1839г. Пока неясно, дожила ли она до переезда Владимира Ивановича из Оренбурга в Петербург в 1841 г.

Переписка В.И.Даля с П.И.Шлейден, к счастью, сохранилась и находится в Рукописном фонде Пушкинского Дома (Института Русской Литературы РАН). Письма Даля к сестре уже упоминались в исследовательской литературе и цитировались, например, М.И.Фетисовым и В.И.Порудоминским. Однако полностью они никогда не публиковались.

Ниже приводится текст писем, написанных из Оренбурга в 1835-1839 гг.

Письмо, датированное 20-м или 25-м августа 1835 г., интересно тем, что сообщает кое-какие факты из семейной жизни Даля. Во-первых, в нем сообщается, что дом, в котором жила семья до тех пор, - видимо, тот самый дом Звенигородского, о котором пишет Екатерина Даль (см. альманах "Гостиный Двор" ь 1, 1995 г., с.140), - продается, и на днях придется переезжать.

Во-вторых, из этого письма видно, что мать Даля, жившая в Дерпте,

в это время перебирается к младшей дочери Александре в Астрахань. В-третьих, здесь есть упоминания о братьях - умершем в 1828 году от чахотки Карле, и о Павле, также заболевшем чахоткой и отправившемся в Италию. Сыну Даля Льву-Арслану уже исполнился год, и тетушке интересно побольше узнать о нем. Однако кроме семейных и хозяйственных забот Даль и его сестра обсуждают в письмах издательские дела Владимира Ивановича. Он немного жалуется на издателей, у которых залеживаются его рукописи, на приятелей, обещавших помочь и позабывших об этом. Здесь же он обещает сестре прислать ей свои работы для перевода на немецкий язык, видимо, по ее предложению. Затем она пересылала свои переводы статей Даля в газету "Петербургские ведомости", издававшуюся на немецком языке. 20-го - 25-го августа 1835г.

Я остался у тебя в долгу, сестрица, на всех языках: не только на немецком и русском, но, как вижу из найденного старого письма, и на английском; только на французском, помнится, оплатил долг свой исправно, подписавшись vorte tres perfectionne frete etc.*) Лето провел я в степи, сделал верхом я 1500 верст, а воротившись, захлопотался тем да этим, а больше ничем - а время прошло. Мы переходим на днях на новую избу*) дом, в котором мы жили, продают. Новое жилье наше нисколько не хуже старого: немного меньше, но чисто, опрятно, весело, со всеми угодьями и ухожами, и стоит только 400 руб. серебром в год. Здесь это большая редкость, и судьба нас балует наперекор другим.

Будучи удален от Питера, не могу сладить с печатью и изданием своих рукописей: время понемногу уходит, а Смирдин завален работою (...), ему подавай: Жуковского, Пушкина, (...) да Крылова: их он издает ныне во всех видах и размерах. Вот почему и твоя рукопись лежит - и ждет погоды. Если б я был там сам, все бы пошло.

Не знаю, где теперь бедная наша маменька. Если у вас, то скажи ей, что я получил от Кнорре***) счет и 230 руб., из коего числа 200 следуют Александре за откупленных на волю родителей Анны и Василия, а остальное маменьке, за проданные вещицы, оставшиеся после Карла. Деньги эти (издали) увезены Кнорре в Москву, не застали там маменьку и воротились в Николаев. Поэтому он их послал мне. Я пошлю их или передам, как только узнаю, где маменька. Дай Бог, ей добраться, куда собралась - кажется, по последним известиям, в Астрахань. Сделай одолжение, упроси ее, чтобы она взяла у вас взаймы, на дорогу, рублей триста; я бы послал их, да не знаю, будет ли она, наверное, у вас или (нет). (...) Хоть бы она доехала уж к нам, так бы успокоились.

Климат, право, везде один; он может дать отсрочку на две недели больному, но не спасает никого. И в южной Франции люди живут не долее нашего, и все, которых туда посылают лечиться от таких болезней, не возвращаются. Это пустое.****).

Шерсть я (...) получил; когда увижусь с (Куторгою), то напишу подробные расчеты. (Чай) и воротник прибыли в добром здравии; я думал, что писал и благодарил. Воротник очень хорош. Алешка, как видно, занят крепко своими делами и службою; Илья Муромец*****) и все прочее пропадают без вести. Беда, коли нельзя быть самому! Я уже поручил теперь дело другому приятелю, у которого есть время и охота. Может быть, дела пойдут лучше. Увидим. О Ротгане я также писал и просил осведомиться.

У сына моего глаза голубые, волосы - не знаю, какие будут, теперь русые. Он бегает сам и ломает все, что в руки попадется. Большой разбойник. Полон рот зубов. У меня нет связи с иностранными издателями и писателями.

Я не могу посылать туда свою работу. Кроме того, не намерен я более писать по-немецки; неловко как-то, и труды не вознаграждаются. Если бы словарь наш******) издавался потолковее, то было бы довольно работы; но опять беда (такая): у людей голова кругом ходит от миллиона, который выручили, и им некогда заниматься пустяками. Как-нибудь, авось и небось. Впрочем, первый том гораздо лучше, чем я надеялся. (Я за него боялся). Рукопись для перевода на немецкий и для (посылания) куда угодно - пришлю тебе; дело будет не спешное и работа исподволь. Прощай, время печатать письмо, а жене некогда: перебирается и хлопочет с банками, склянками, горшками и другим скарбом.

В.Даль.

Следующее письмо написано 7 октября 1835г., всего через месяц с небольшим после предыдущего. Речь в нем опять идет о заботах по изданию посланных в Петербург сказок, работе над статьями для энциклопедического словаря Плюшара и о семейных делах. Даль вновь сетует на трудности, вызванные невозможностью часто бывать в Петербурге, на занятость друзей, обещавших помочь в издательских хлопотах, на строгости цензуры. Письмо особенно интересно тем, что в нем говорится о наградах Даля и его отношении к ним. Здесь высказана точка зрения человека не просто скромного, а особенно щепетильного в общении с начальством и коллегами. Интересны

также мимолетные замечания о жизни в Оренбурге, о привычках жителей города. Даль коротко упоминает о проведенных в городе скачках ("скачке") и об описании этих скачек, подготовленном им для газеты "Северная Пчела", а также о начатой работе над показаниями русских, вызволенных из хивинского плена.

Упоминающийся в письме "П.П." - Петр Петрович, как видно из последующих писем, - это, несомненно, муж Паулины, Шлейден. Он, видимо, как и сам Даль, заядлый охотник, и ему интересно знать все об охоте в Оренбурге.

Жена Даля ожидает второго ребенка. Мать, Юлия Христофоровна, должна скоро прибыть в Оренбург. В первых, к сожалению, не расшифрованных нами полностью строках письма говорится о Петре Осиповиче - это, скорее всего, Кистер, муж сестры Александры - и о Луизе - это либо их дочь, либо воспитанница. Даль считает, что в Оренбурге ей будет лучше, чем в Астрахани, где сейчас служит Кистер: "У нас много милых барышень, с которыми ей было бы весело и хорошо, а там она одна", - пишет Владимир Иванович. Вероятно, переезд семейства сестры в Оренбург планируется уже давно, но

возникают осложнения с переводом зятя на службу к Перовскому.

Приводим это письмо с небольшими сокращениями.

... Оказались затруднения со стороны начальства его (Кистера): требовали, чтобы Перовский командировал на его место другого; а здесь (некого), да и никому не будет охоты ехать туда. Здесь при нынешнем начальстве всякому лучше. Мы теперь на новой квартире: немножко потеснее, но хорошо и уютно. Здесь так трудно найти жилье, особенно семейное, что такой дом, как у нас теперь, клад. Мы не должны с ним расстаться, покуда пробудем здесь, разве что хозяин сам выгонит...

На весну мы уедем, думаю, опять в степь, месяца на два, а к этому времени жена будет нуждаться в помощи и присмотре. Я спокоен в надежде, что маменька будет к тому времени здесь. Если она пропустит зиму - то в распутицу уже не попадет к нам, и жена осиротеет. Зимняя (дорога) - если осенью не удастся ехать - стоит недорого. Нельзя ли маменьке ехать с каким-нибудь (артельщиком) или иным хорошим человеком? Издержки я принимаю на себя, а человек найдет здесь службу, если захочет, у Перовского, который людям своим дает хорошее жалованье и в порядочных людях нуждается.

Самому мне никак нельзя ехать теперь за маменькой, потому что приходит пора работы (моей) - зимою - которую здесь поручить некому, а потому, что и не сразу приснится. Да и дорого обойдется ехать нарочно. Скажи все это, пожалуйста, маменьке (и др.). Сестре Александре пишу я также сегодня и посылаю 200 р. из Николаева. Недавно у нас была скачка, которой описание найдешь в "Пчеле". На этой неделе поеду с Перовским на 5 дней в горы, на охоту, которая здесь так богата - расскажи это П.П. - знаю, не поверят люди, если б об этом рассказывать: сотня зайцев на десять ружьев в одно поле, дело обыкновенное; привозили мы и по 150.

Ты упоминаешь о наградах моих, по службе - об этом я, кажется, не писал тебе ничего - скажу теперь вот что: два чина, которые здесь получил, следовали мне за выслужением срока. Это не награда; а получил я Станислава 3-ей степени да теперь еще 200 руб. денег. Но замечу, что я, при нынешнем положении моем, упираюсь руками и ногами противу наград. Еще прошлою зимою, когда Перовский был в Петербурге, написал к нему особое письмо, которое заключил таким оборотом, что принудил его сделать, чего мне хотелось, т.е. не представлять меня к наградам. На это у меня были свои причины, а именно: он и так уже сделал для меня много, и я хочу отслужить несколько и не оставаться у него в долгу свыше сил моих; во-вторых, у меня завистников довольно, знают же меня еще мало, а я не позволю никому попрекать себя, чтобы я получал более, чем заслуживаю, более, чем люди, которые работают более меня. Это чувство для меня в такой степени нестерпимо, что мне без всякого сравнения гораздо легче переносить обратное положение дел, которое я испытал довольно резко у Ридигера, во время после Польской кампании. Но полно об этом, можно бы наговорить с три короба, да я не совсем охотно пускаюсь на этот предмет. ь В: скажи также П.П., что вальдшнепов бьем мы также десятками...

Напиши мне, не понадобится ли тебе что-нибудь из сибирских или китайских товаров? Я еду в феврале на Ирбитскую ярмарку...

Поверишь ли, что (...) цензура делает? Вымарала мне половину книжки, ни дай, ни вынеси! Запретила употреблять в сказке слово чудо - будто оно пригодно только для священных предметов; вымарала поговорку: видно ты в солдатах не бывал, руки не знаешь - не поэволили князю Владимиру низко кланяться перед Полканом - словом, нельзя ни в каком уставе выразить тех придирок, которые цензура себе позволяет, а между тем, просить на них некому, да и пенять на них нельзя: обожжешься на молоке, будешь дуть и на воду. У меня еще книжки на две приготовлено запасу, да Бог знает, когда слажу напечатать. Если бы тебе случилось побывать у (Ширяева) - да нет; в Москве еще хуже печатать (нет даже порядочной типографии). От Ротгана нет еще ответа, хоть я просил два раза Алешку сходить к нему и поговорить... Словом, весь Петербург занят, а я в Оренбурге. И бург, да не тот. Теперь я занимаюсь приведением в порядок сведений о Средней Азии, показаний Русских пленников, и пр. и едва ли кончу все это прежде полугода.

Есть ли у вас в Москве тонкое верблюжье сукно? Мы здесь ходим, изволите видеть, в черкесках, а они (шьются) всего лучше и дешевле из самоцветного верблюжьего сукна... Я теперь два года, (считайте), в Оренбурге и два или три раза надевал порядочное платье: за это Оренбург наш город золотой; ходи в чем хочешь: кто в шелку, кто в меху - никому нет нужды. Кажется, что до (войсковых это) не относится: те на вытяжку, как всюду. Но и сам Перовский ходит в казачьем мундире.

Для энциклопедического словаря я теперь ничего не работаю - до времени; я писал им, два раза, чтобы они объявили решительно,

почем платят, и сказали, какие статьи обрабатывать, иначе я опять столкнусь в этом с другими и работа пропадет; они же молчат и (ходят) - как пишут другие, - ходят с Гречем по бульвару под ручку. Это хорошо, но - дружба дружбой, а служба службой; я даром не намерен. В первом томе, если увидишь его, найдешь статеек пять, маленьких, моей работы, во втором - не знаю, что будет; а посылал я всего, на четыре первые буквы, статей до 50. Впрочем, первый том вышел лучше, чем можно было, по поспешности дела, (ожидать). Во всяком случае, предприятие важное и достохвальное.

Прощай и присылай нам скорее маменьку.

В.Даль.

*) Работа ведется при поддержке Российского Гуманитарного Научного фонда РАН.

*) Ваш весьма совершенный брат и т.д.

**) Забавная описка Даля. Вероятно, хотел написать "На новую квартиру".

***) Карл Христофорович Кнорре - друг Даля в Николаеве, ученый-астроном, директор обсерватории. Вероятно, по просьбе родных Владимира Ивановича он занимался какими-то денежными делами семьи Даля.

****) По-видимому, эти соображения касаются болезни брата Павла. Возможно, сестра спрашивала Даля, каковы надежды на выздоровление в Италии.

*****) Даль упоминает о своей сказке "Илья Муромец, сказка Руси богатырской", которая, видимо, в это время находилась в редакции одного из журналов, и о судьбе которой поручалось узнать кому-то из друзей или родных - "Алешке".

******) Речь идет об "Энциклопедическом лексиконе", который в 1835г. начал издавать А.А.Плюшар. В.И.Даль написал для него много статей.