Владимир Пшеничников

Шли года. Я стал замысловато

Думать, говорить, да и слова-то

Стали попадаться мне не те -

В суете забыл о простоте.

Ю. Орябинский.

Все он про себя знает!

И пишет как дышит: то ровно, глубоко (до самого дна выговаривается с предельной откровенностью), то одышливо, нервно (не это ли у него называется - "замысловато"), - и всегда с великим уважением к слову, с твердой уверенностью, что оно и живописует, и может напрочь изломать судьбу. И кредо свое не меняет уже сколько десятилетий:

Уходят торопливые года,

Меняются заботы и привычки,

Но остаюсь я тем же, вопреки

Законам философии, и - точка!

Теперь он лишь подчеркивает сказанное однажды:

Я не обиделся, когда вы

Меня назвали мужиком.

Я не отесан - здесь вы правы:

Меня тесать - не снежный ком.

Не подойдешь ко мне с привычным,

Серьезный нужен инструмент.

Хотя я сделан не навечно,

Но и рожден не на момент.

Хотя случаются и уступки, конечно. Неосознанные - живой ведь человек. Написал когда-то "я в гробу видал революции", а в 90-х вырвалось:

Опять кровавей с каждым днем

В России росы.

В который раз не восстаем -

Голодны, босы.

Или посожалеет, что изнасилованная Родина "не стала рожать бунтарей". Но все это воспринимается как уступка существующему в народе настроению: ни социальная тема, ни эпический жанр Юрию Михайловичу Орябинскому не присущи.

Лирик он лирик и есть.

Куда-то Юру занесет, думали мы, после первой книжки стихов. А он и во второй остался верен себе, и "Сказка о последнем дураке" да стихотворения вроде маловразумительного "Старика" лишь подчеркивают его истинную принадлежность, а "визитной карточкой" поэта Орябинского было и остается вот это:

Кто б отчий край ни называл дырой

И что бы сам ни говорил порой,

Одно всегда мерещится в дороге:

Как, воротившись, станешь на пороге,

По половицам вымытым пройдешь,

Остудишь уходившиеся ноги,

Тоску стряхнешь и сладостно вздохнешь

И, не дождавшись ужина, уснешь.

Нет нужды ему доказывать свою гражданственность специальными средствами, когда есть давно написанный армейский цикл, есть "Покосы", а поэтический дар не растрачен на злобу дня. И самыми современными и своевременными из сборника "К родному тянется душа", выпущенного в этом году калужским издательством "Золотая аллея", оказываются не эти вот строчки:

Как сумела ты, горькая Родина,

Доплясаться до черной черты,

У которой пустуют поскотины

И привольно жируют скоты? -

а, скорее уж, эти:

Собери-ка мне, дочка, на стол

И попотчуй по-русски обедом.

Вот и сделала ты меня дедом,

Хоть и срок мой еще не пришел.

Да и кто его знает, тот срок,

И кому и какой он отмерен?

Мы с тобой в предсказанья не верим

И не видим в гаданиях прок.

Что там будет на нашем веку?-

Только Господу Богу известно.

Вот и ты не вдова, не невеста,

Просто мать дорогому сынку.

Как и мне ты по-прежнему дочь,

Кто и что бы о том ни судачил.

И сегодня я выпить не прочь

За внучка, за тебя, за удачу,

И пускай колобродит за окнами

И в метелях туманится даль,

Здесь уютно блестят твои локоны,

Как моя золотая медаль.

Так и выйдем судьбе нараспашку

В лихолетное наше житье.

Нам во сне улыбается Сашка -

Продолженье твое и мое.

Или чисто "мужская", суровая лирика, которую трудно цитировать, а нужно читать целиком. В конце концов поэт Орябинский интересен нам - и нужен - тем, что точно знает:

Нет на свете Беловодья,

Есть родимая земля.

А еще есть невстреченные женщины, есть "Купание в грозу" и "Соседи", "Наташа" и "Попутчик", "Снега ожидания" и "Тетя Таня", "Рождественский сахар" и "Бабье лето"... Твердость, уравновешенность, верность, трепетное отношение к женщине, прямой и открытый взгляд на людей и явления и при этом искренность - до предела.

А поэтическое дарование и мастерство Юрия Орябинского таковы, что удаются ему и тонкие, с великолепными деталями, описания природы, и прямая речь в сюжетных стихотворениях и, пожалуй, самое трудное в поэзии - жест. Не надо быть большим знатоком поэтического ремесла, чтобы оценить тонкость и точность, например, "Предзимья":

Скрипит морозное крыльцо,

И чужероден звяк металла.

Темно, покойно и устало

Земли крестьянское лицо.

Уже не слышен гам грачиный

В отяжелевших облаках,

Лежат овраги, что морщины

На изработанных руках.

Она, как мать: весь день сновала,

Кормила, шила, одевала,

Не суетясь и не ворча,

Но вот легла и задремала,

Не натянув и одеяла

До исхудавшего плеча.

На этом и закончим, пожелав Юрию Михайловичу побольше новых читателей и друзей.

Юрий Орябинский

* * *

Вечно хмурая жена,

Вечная нехватка.

Говорит, что у меня

Не мужичья хватка.

До аванса далеко,

До получки тоже.

Вот со мной и нелегко,

И постыла рожа.

Как мне бабу ублажить,

Чем ее потешить?

Все равно охота жить,

Головы не вешать.

Хоть и дома - острый нож -

Я ль тому виною?

Ну а деньги - деньги что ж! -

Дело наживное.

Соседи

Городские тени протянулись к лесу,

И прохлада стала в улицы втекать.

Сяду на скамейку:

- Что, сосед, невесел?

А сосед ответит:

- А с чего скакать?

Мол, жена с вещами укатила к тестю,

В жизни получился полный ералаш.

Приглашу его я горе мыкать вместе,

И поедем в лифте на седьмой этаж.

Мы стаканы сдвинем в сиротливых стенах

И закусим молча свежим огурцом,

Про себя помянем женские измены

Непереводимым с русского словцом.

Так и скоротаем потихоньку вечер,

Чтобы в одиночку души не сожгло.

Провожу его я: - Как, сосед, полегче?

И сосед ответит:

- Вроде отлегло.

* * *

Все будет так.

Среди мельканья лиц

У парапета набережной встречи,

Молчанье, рассудительные речи,

И зябко передернутые плечи,

И любопытный взгляд из-под ресниц.

Все будет так

Во времени другом.

И медный вздох военного оркестра,

И чья-то свадьба

С молодой невестой

И молодым таким же женихом.

И снова будет

Медленный закат,

Когда верхушки тополей алеют,

И мы с тобой уходим по аллее

В начавшийся неслышно листопад.

Минуя сплетни, пересуд молвы,

Мы власть годов

Легко и просто сбросим,

И вечно с нами будет эта осень

С ее неярким золотом листвы.

Уйдут в забвенье годы суеты,

Не надо будет лгать и притворяться.

Замкнется круг.

Такие я и ты,

Быть может, в детях наших повторятся.

Карты

Еду поездом пятые сутки

Не спеша, с расстановкой, ползком.

И соседи играют от скуки,

Запивая победы чайком.

Не гоняясь за денежным фартом,

А размять от лежанья бока -

Принял я предложение в карты

В подкидного сыграть дурака.

То ли в жизни я был неудачник,

То ли просто в тот раз не везло,

Но напарник скулил по-собачьи

И глазами поблескивал зло.

Кинув в сторону карты истертые,

Наконец закричал он в глаза:

- Ну зачем ты оставил шестерки,

А пошел с козырного туза?! -

И размахивал долго руками,

Когда я ненароком сказал:

- Я и в жизни, браток, не лукавил,

А ходил с козырного туза.