Галина Матвиевская
В «Вечернем Оренбурге» №8 за 20 февраля 2008 г. была опубликована статья Г.П. Матвиевской «Его приезд походит на действия шпиона». В ней шла речь о зимнем хивинском походе 1839-1840 года и об английском капитане Джеймсе Абботе, который был послан в Хиву и пытался играть роль посредника в русско-хивинских отношениях.

Он отправился в Россию с посланием хана к императору Николаю I и летом 1840 года прибыл в Ново-Александровское укрепление на берегу Каспийского моря. Так как русское правительство считало недопустимым вмешательство англичан в дела Средней Азии, миссия Аббота осталась непризнанной. Оренбургский военный губернатор В.А. Перовский распорядился доставить незваного гостя в Оренбург, а отсюда ему было разрешено выехать в столицу, но в качестве частного лица, а не дипломатического представителя хивинского хана. Из Петербурга Аббот был отправлен на родину.
В статье этот эпизод русско-английских отношений был описан на основании архивных документов Государственного архива Оренбургской области и воспоминаний Джеймса Аббота, которые он опубликовал после своего возвращения в Англию. Они были изданы в двух томах в 1843 году в Лондоне под названием «Повествование о путешествии из Герата в Хиву, Москву и Санкт-Петербург во время русского вторжения в Хиву». Джеймс Аббот подробно описывает свою поездку по Средней Азии, в то время совершенно неизвестной в Европе, и по России, о которой английский читатель тоже ничего не знал. Сильное впечатление произвёл на него Оренбург и военный губернатор Василий Алексеевич Перовский, встречу с которым он считал замечательным событием своей жизни. Раздел книги, посвящённый Оренбургскому краю, представляет несомненный интерес для нашего краеведения.
Из рассказа Аббота видно, что в Хиве он был встречен настороженно, так как хивинский хан опасался навлечь на себя гнев российского императора дружбой с англичанами. Согласившись отправить английского агента посланником, он отдал тайный приказ убить его по дороге, не допустив до русских владений. На Аббота и сопровождавших его людей было совершено нападение, он был ранен и чудом остался в живых. Добравшись до Ново-Александровска, он представился «британским офицером из Герата, у которого дело в Санкт-Петербурге», просил приютить его в крепости и затем отправить морем в Астрахань. Холодность приёма, оказанного ему комендантом подполковником Лихошерстовым, не удивила Аббота. «Подозрительные обстоятельства, при которых я появился, - пишет он, - были достаточны, чтобы оправдать осторожность». Его положение усложнялось незнанием языка.
К счастью, в Ново-Александровске в это время находился молодой натуралист из Дерпта Александр Леман (1814-1842), который был приглашён Перовским для естественнонаучного описания Оренбургского края. Он участвовал в Хивинском походе и на обратном пути предпринял исследовательскую поездку в район Каспия. Леман оказался единственным человеком в гарнизоне, знавшим французский язык. И хотя выяснилось, что, как и Абботу, объясняться на этом языке ему пришлось впервые в жизни, они неплохо понимали друг друга, и Леман успешно сыграл роль переводчика. Аббот вспоминал его с благодарностью и восхищением. По его словам, «г-н Леман, натуралист, чей энтузиазм к своей профессии подкреплён талантом и запасом знаний, открыл в этой действительно безжизненной степи и на этих пустынных и безлюдных берегах много дополнительного к известным видам мира насекомых и растений». Леман, прекрасный рисовальщик, набросал чернилами портрет Аббота. Он находится среди его бумаг в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН.
В Ново-Александровске Абботу была оказана врачебная помощь, причём повреждённый палец руки пришлось ампутировать. Это доставило ему много страданий.
От Лемана Аббот узнал, что в Астрахань из форта попасть невозможно и что он будет отправлен в Гурьев, а оттуда через Уральск — в Оренбург, так как туда приказано отсылать всех, кто прибудет из Хивы. За ним последовали и слуги-афганцы, которых он надеялся посадить в Астрахани на корабль, отправляющийся в Астрабад. Позднее они были отправлены на родину из Оренбурга.
Подробно описывая свой путь до Оренбурга, Аббот рассказывает о встрече в Уральске с П.А. Чихачёвым (1812-1892), известным русским путешественником, также принимавшим участие в Хивинском походе. Он пишет: «Я обедал с доктором в почтовом доме, когда вошёл высокий, красивый человек, смуглый, с тонкими чертами лица, которого я принял бы за испанца, если бы он не обратился ко мне на чистом английском и не представился как г-н Чихачев, едущий в Астрахань... Невозможно дать читателю представление о моём восторге от того, что опять слышу родной язык... Он говорил по-английски лучше, чем кто бы то ни был из слышанных мной иностранцев, без запинок, без вставок иностранных идиом, с легчайшим акцентом. Даже выражение мыслей и манера были у него английскими. Он объяснил это тем, что был воспитан среди англичан и путешествовал по Америке». Измученный путевыми невзгодами и телесными страданиями, Аббот воспринял эту встречу, как «появление первой птицы с родины, которая летит рядом с кораблем того, кто странствовал без компаса и карты во власти ветров».
Чихачеву было поручено принести англичанину извинения за перенесённые неудобства и сообщить, что приняты меры, чтобы облегчить ему дальнейший путь. От него Аббот впервые узнал, что русские войска вернулись, не достигнув Хивы из-за необычайно морозной и снежной зимы, и что поход вскоре будет повторён. Чихачев рассказал ему также, что в Оренбурге его ожидает военный губернатор Перовский, человек благородный и обладающий многими превосходными качествами. По словам Аббота, вскоре он убедился в справедливости этого отзыва.
Оренбург произвёл на путешественника, прибывшего из азиатских степей, - как он говорит, «из Татарии», - сильное впечатление. Он пишет: «Местоположение этой столицы, ибо таковой она является для края, значительно большего, чем многие королевства, - на плоской возвышенности, окружённой рекой Уралом и защищённой на некотором расстоянии к северу рекой Сакмарой. Сохранились стена и ров, которые раньше превращали его в крепость... Это почти исключительно военный форт. Однако в мирное время сюда приходят караваны из Бухары и Хивы, и чтобы купцов из этих стран держать отдельно от жителей Оренбурга, вне его стен построен большой товарный склад (т.е. Меновой двор)».
Аббота поселили в новом доме, построенном А.И. Еникуцевым (сейчас это здание Оренбургского краеведческого музея). «По приезде, - пишет он, — я был приведён в очень милую квартиру, в доме на главной улице. Я оглядывался в удивлении, так как мы были отделены от Татарии (где дома неизвестны и обитатели степи одеты в шкуры) только скудным течением Урала, а здесь я нашёл дом обычного джентльмена, увешанный картинами и большими зеркалами и имеющий обстановку, которая выглядела бы красиво и в Лондоне».
Приставленным к Абботу «скромным и надёжным офицером» оказался старший адъютант Отделения Генерального штаба Оренбургского корпуса лейтенант Пелевский. Любопытно, что его фамилию в дальнейшем искажает не только Аббот, называющий его «лейтенантом Псковским», но и сам Перовский, который в письме к московскому почт-директору А.Я. Булгакову пишет о нем, как о «лейтенанте Петровском, молодом человеке, не очень опытном в жизни». На англичанина он произвёл самое отрадное впечатление: «Вскоре после моего прибытия пришёл молодой офицер штаба корпуса и представился мне как лейтенант Пековский, адъютант генерала Перовского, который хотел меня видеть. Этот молодой человек, ставший моим компаньоном в течение дальнейшего моего пребывания в России, бегло говорил по-английски. Я был восхищён встречей и последовал за ним во дворец Перовского, где был проведён в кабинет этого вельможи».
Аббот сообщает читателю некоторые сведения о В.А. Перовском и начале их знакомства: «Перовский был другом и товарищем Николая прежде, чем тот стал императором; и его превосходные таланты и благородные качества позволили ему сохранить своё место в отношении его монарха. Я видел много портретов Перовского, следуя через его край. Сейчас я нашёл, что они были в основном точны и внимательно рассматривал оригинал». Отметив, что «лицо было проницательным и умным», Аббот ссылается на свою неопытность в аттестации других людей и опускает детали, подтверждающие «всё достоинство и высокое благородство» В.А. Перовского.
«Он был в парадной форме и при орденах, - продолжает Аббот. - Он сказал, что тотчас уезжает в Санкт-Петербург, но позаботится, чтобы я ни в чем не нуждался во время моей задержки в Оренбурге и ожидания здесь ответа от британского посла. Тем временем в моём распоряжении будут услуги лейтенанта Пековского, если я захочу ими пользоваться. Но предлагает он это единственно для моего удобства и не хочет прикомандировывать ко мне кого-то против моей
склонности».
Аббот упоминает и о данном им Перовскому честном слове не общаться во время пребывания в крае с представителями среднеазиатских ханств, или, как он выражается, «татарами». Описание беседы завершается словами: «Я вернулся в мою новую квартиру счастливый, что, наконец, встретил кого-то, чьё поведение не уступает его высокой репутации».
Если первая аудиенция прошла официально, то в дальнейшем обращение Перовского с Абботом было самым дружеским. Гость оценил это должным образом. Он пишет: «На следующий день Перовский посетил меня, но одетый совсем иначе и настолько без церемоний, что я пожал ему руку прежде, чем осознал, что это он. Он сделал мне тысячу любезных предложений и всякий час, пока оставался в Оренбурге, находил новый способ содействовать моему удобству. Он пожелал видеть меня в этот день за обедом и сожалел, что его отлучка помешает ему встречать меня ежедневно как своего гостя.
Далее следует подробное описание этого обеда: «Таким образом, около трёх часов я оказался в его дворце и нашёл там в сборе всех главных офицеров крепости. Его салон был убран всеми предметами роскоши и изящества. Я нашёл там несколько весьма примечательных картин русских художников... Манеры Перовского мужественны, просты и искренни. Но он сохраняет строгий этикет среди окружающих его офицеров».
Аббот замечает, что начальник штаба Отдельного Оренбургского корпуса генерал-майор П.А. Рокасовский (у него - Рикосовский), который раньше относился к нему несколько надменно, «сейчас был улыбчив и склонялся перед тем, к кому Перовскому было угодно проявлять уважение». На обеде присутствовал и наказной атаман Уральского казачьего войска В.О. Покотилов. «Появился, - пишет Аббот, - любезный и воспитанный Уральский атаман и представился мне. Он сожалел, что не смог принять меня как гостя, так как я попал в более сильные руки, но если бы у него была возможность оказать мне какую-либо услугу, то я мог бы, приказав, доставить ему удовольствие. К несчастью, - сказал он, - Перовский, вероятно, не даст мне сделать ничего».
«Обед был подан во французском стиле, - продолжает Аббот, - но всё же появилось и несколько национальных блюд. Перовский задал много вопросов об Индии и нашей последней экспедиции. Один из присутствовавших офицеров спросил, не ел ли я пятку слона: он слышал, что это обычное лакомство. Я ответил, что недостаточно богат, чтобы платить 100 фунтов стерлингов за одно блюдо, и никогда не слышал ни о какой части слона, которую бы кто-то ел, исключая диких людей в лесу".
Особенно поразила Аббота коллекция оружия Перовского. «После обеда, - пишет он, - мы перешли в оружейную, где у Перовского была одна из редчайших в мире частных коллекций древнего и современного оружия. Я не сделал заметок о ней и поэтому не могу описать её подробно, однако, повидав много коллекций, я хвалю её не без оснований. Среди клинков было несколько современных, Златоустовской фабрики в Сибири. Не рассказывая мне их истории, он спросил меня об их качестве. Я сказал, что они очень тонкие, но имеют специфический характер. Что структура похожа на структуру клинков, выкованных в Лагоре, которые, хотя и острые, но, по-моему, часто хрупки. Он сказал, что клинки, находящиеся передо мной, совершенно гибки и упруги. Что полковник Аносов, военный инженер, весьма одарённый и заслуженный, открыл способ получения дамасской стали и ежедневно совершенствует своё открытие. Что он применяет для отливки форму, придуманную им самим, чтобы получить упругость, которая не может быть превзойдена. И что каждый клинок подвергнули строгому испытанию, прежде чем выпустить его из Златоустовского завода». Большой интерес вызвали у Аббота и другие образцы оружия. Он отмечает коллекцию кинжалов, которая была «необычайно богатой и любопытной».
Во время приёма Перовский предложил гостю совершить поездку по горному Уралу. Аббот пишет: «Он отвёл меня в сторону и сказал, что, опасаясь, что я могу найти Оренбург скучным, он мог бы дать мне средство посетить достопримечательности своего края. Одновременно, поскольку это делается под его личную ответственность, он должен просить меня не публиковать результаты. Я не знал в то время как много мне будет стоить этот запрет. Я буду лишь надеяться, что если его превосходительство увидит, какое благоприятное впечатление оставило у меня путешествие по России, он возьмёт назад своё вето на публикацию подробностей, столь интересных миру и отражающих только уважение к его стране».
В записках подчёркивается внимание, которое Перовский проявил к здоровью раненого офицера. «Он удивился, - пишет Аббот, - что моя рука заживает так долго. Он сам потерял кончик пальца от удара сабли, и рана зажила за две недели, тогда как моя остаётся открытой почти два месяца. Он настаивал на том, что пошлёт ко мне своего личного врача доктора Розенбергера». Вернувшись на свою квартиру, Аббот увидел, что Перовский прислал ему «запас своего собственного белья», в котором он крайне нуждался.
Аббот пишет далее: «Мой благородный хозяин не удовлетворился всем тем вниманием, которое уделил мне. Он позвал к себе Пековского и строго проэкзаменовал его относительно моей возможной или вероятной нужды. Так он открыл, что я пытался, безуспешно, достать карту России и тотчас послал мне великолепную карту Империи, настаивая, чтобы я принял её, так как у него есть другая. Он выяснил также, что у меня нет часов и упросил меня носить одни из своих, пока я не попаду в Санкт-Петербург. Это были прекрасные часы, которые никогда не требовали завода! Их заводило движение маятника. Это были первые часы такого рода, которые я видел». Кроме того, Перовский предоставил в распоряжение Аббота лошадей и экипаж и уверял, что никогда не допустил бы, чтобы гость испытывал нужду в чем-либо, что можно достать в Оренбурге.
Когда на следующий день Перовский зашёл к Абботу проститься перед своим отъездом в столицу, между ними произошло откровенное объяснение.
«Наше отношение друг к другу, - пишет Аббот, - было своеобразным. Он назвал меня своим врагом, и обстоятельства давали ему право считать меня таковым. Но относился он ко мне с великодушием и неусыпным вниманием друга. Я сказал ему, что вижу для себя больше чести в таком враге, чем в сотне обычных друзей. Он сказал, что если бы схватил меня в Хиве, то убил бы меня. Я ответил, что если бы позволил ему попасть туда, то заслужил бы такую жестокость, однако предпочитаю, чтобы другой проявил милосердие».
Прощаясь и отвечая на вопрос Перовского, что он мог бы ещё сделать для гостя, Аббот попросил его подарить ему свой литографированный портрет. У Перовского портрета не оказалось, и взамен он послал другой подарок, - по словам Аббота, «столь ценный, что его нельзя было принять, однако такой, что при тех обстоятельствах нельзя было не принять». «Это были, - пишет он, - два бронзовых слепка с масок (снятых сразу после смерти) Петра Великого и его соперника Карла XII Шведского... Я заверил Перовского, выражая ему благодарность за эти великолепные сувениры, что в Российской империи не найдётся драгоценности, которую я оценил бы более высоко. Что они будут храниться в моей семье как священное напоминание о дружбе и гостеприимстве Перовского».
Несколько страниц записок Аббота посвящены чувствам и мыслям, которые были вызваны этим подарком, имевшим, несомненно, символическое значение. Ночью, рассматривая маски при лунном свете, он сравнивал черты Петра – «героя, патриота, законодателя, тирана, создателя великой империи» - и Карла, который «привёл его, благодаря своему поражению, на путь победы». Образы этих исторических личностей навеяли ему размышления о жизни и смерти, о судьбах могущественных правителей, о России, с которой ему предстояло познакомиться в скором будущем.
(Продолжение следует)