Николай Волженцев

Поэт, прозаик, мемуарист Николай Волженцев – автор известных книг стихов и прозы «Станица» и «Чернореченские какурки» - в последние годы очень многие свои очерки посвятил своим землякам - жителям станицы Чернореченской. Документальная основа произведений только усилила интерес читателей к живым героям дня – нашим современникам, их труду, быту, всем потрясениям двадцатого века, выпавшим на их долю. Не случайно эти произведения широко печатаются в альманахе «Гостиный Двор», в областных газетах, в журнале «Москва», в роман-журнале «XXI век». Сегодня мы печатаем рассказ матери автора, который является одновременно и плачем, и песней, и поэмой о судьбе русских женщин в лихие годы Великой Отечественной войны.

Рассказ матери
Задумаешься, развоспоминаешься. Взглянешь назад - ворохнётся, жаром, болью, военной страдою окатит былое. Сердце заноет, зайдётся - инда застонешь, вспомнив ту пору...
Не ждёшь, не ведаешь, а в счастливые дни разве подумаешь, что откуда-нибудь к тебе беда вскинется?..
Ладно мы с мужем жили, детки пошли. Жить бы и жить так дальше ладом и радостью, если б не война...
Муж на фронте. Пустынно, тяжко на сердце. Неуютно, неласково всё вокруг. Небо колючее, серое. Всё будто таит тревогу и опасность. Заболел мой сыночек Володенька. Не распознала медичка болезнь. Никакой помощи, никакого лечения. Умер мой сынок от дифтерии. Похоронила свою кровиночку. Дочку и свекровь ещё раньше схоронила. А теперь и сыночка забрала война. Одна осталась да золовка со мной. Как тень хожу. Слёзы чурьём - с Урал-Сакмару повыплакала... Да што там говорить! Разве мне одной такое время пришлось, выпало? Морем-окияном захлестнула беда. Одно большое горе окатило всех. Каждому досталось... Нахлебались из общей етой чаши вдоволь...
У кого сын, у кого муж на передовой остались - в сырой земле вдалеке от родного края лежат. Которым казачкам и жутче доля пришлась. Всё семейное мужское сословие - и муж, и сыновья в боях полегли. Хоть бы один живым вернулся в поддержку, в опору кажной из них, на чуточку чтоб - хоть умерить, утишить, саднящую в душе нестерпимой мукой, непередаваемую словами боль.
Не представить - как пережить такую судьбу. Прочувствовать, испытать - не приведись!
А сколько сельчанок, есть и среди моих ровесниц, без всяких известий от своих мужей, без всяких сведений о судьбе их остались? Неизвестность. Не то вдова, не то в замужестве. Без вести пропавший муж... Или погиб он, или жив остался? Или в плен попал, или лежит где-нибудь убитый и забытый, не похороненный, не преданный по человеческому обычаю земле... Лежит, сражённый, ворогом. В глухом лесу или в диком поле, в зарослях болотных или посреди степи - лежит навзничь на мху, на траве, на земелюшке, устремив застывший взгляд в небеса зовом и вопросом: «Почему так?! Почему мне?! Почему я здесь остался навсегда?!»
Не дошагает он теперь - мёртвый ни мыслью, ни весточкой о себе до своих самых близких, самых родных - до жены своей любимой, деток ненаглядных. Не сообщит о его судьбе (не зная, где он и что с ним случилось) родным и близким - ни его командир, ни закадычный друг- однополчанин, с кем он каждый день делил походные кров и хлеб, и воду.
Судьба... Забытым раствориться в земле, где сразила пуля, стать частью этой чужой, неродимой земли...
А каково-то ей, жёнушке его?! С той самой поры, как проводила своего желанного, самого родного человека на войну, - с последнего с ним расставания — на всю остатную жизнь остаться одной-одинёшенькой. Ей до остатного часа своего жить памятью о нём, быть верной ему, не пришедшему на желанную встречу живым с войны... Без надёжи и поддержки мужской располагать теперь только на себя...
Война. Время это: и в снах видится, и так, в быту ненароком, по случаю какому-нибудь вспомнится. Корнем залегло оно в каждом: нет-нет, да и торкнется. Хочешь-не хочешь, возвращаешься памятью к нему.
Военные годы на молодость нашу легли. Каждый день и надеждой, и опасением живём. Кому кака весть с фронта прилетит. Письмо от мужа радостью приветит, ободрит. Весь мир солнышком переливается. Ранен друг любезный, жаланный - печально на душе. Но верой живёшь и дышишь. Думаешь: всё, всё обойдётся, переможется. Главное, что жив он. Хоть какой, ранами перекалеченный, но лишь бы, но пусть бы живой, живым к родному очагу вернулся. Лишь бы не похоронка...
Доржимся. Работы бесперечь. Как заводные: и днём и ночью кружимся. Не вздохнёшь, руками свободно не взмахнёшь. Как ишо терпим? Одне мы, бабы, и пашем, и сеем, сено косим, хлеб убираем. Себя, детей, скотину бережём. И домашнее хозяйство спасаем и колхоз содержим. Встают, толкают заботы: сделать это, сделать то. Успевай поворачиваться...
Опускаются порою руки. По телу гуд идёт от сутолоки. Посмотришь вперёд. Оглянешься назад - изумишься, не поверишь. Неужто мы, бабы, стока работы переделали? Таку чуду-гору свернули?.. А забот впереде непочатый край, предела нет. И день за днём так...
Усталая пригорюнишься, к столбу приткнёшься, локтем обопрёшься - задумаешься. От мужа весточки нет и нет - жив ли? Похоронные известия кружат, летят с фронта. Одно за другим. Редкая неделя, а то и день обходились без таких известий. Никакого заслона и защиты от них нет. В немом ожиданье словно удара вражеской бомбы или снаряда - будто пришиблено живёт село. В чей дом угодит? чей двор разворочает ужасом? поразит, пронзит горем, страданиями чью женскую, материнскую душу треугольный печальный конверт?..
Бьётся в рыданьях подружка, одногодка моя с этим конвертом в руках... И все мы, бабы, тут, во дворе. Окружили её, утешаем. Обнявши подружку, нахлынувшими своими слезами поливаем и её, и друг друга. Под её причитанья слова успокоительные, давясь рыдательным хрипом, стараемся выговорить. Обняв за плечи, покачиваем, как бы баюкаем своими словами. Стараемся отвлечь хоть немного её от горя, чтобы хоть на чуть-чуть оно отлегло, разошлось в нашем сочувствии и утешении. Как бы качаем словами одну общу печальну колыбельную песню. Чтоб забылась бы, отряхнулась хоть на чуточку, оторвалась от страданья, оглянулась на жизнь и на своих детей. Беззвучно уже рыданье, голоса нет. Подняла голову, оглянула и нас, и свой двор. Сгребла в охапку детей. Вздохнула, пошла пошатываясь огружённая детьми и с нашей поддержкой в дом.
И тут мы её не оставляем. При ней мы. Отвлекаем, разговариваем, к будням нашим обычным стараемся притарачить. Держим при себе. То одна, то другая дежурит с ней в доме. Не даём сломиться ей. Помогает каждая как может. Подсобляем своей подруге кто словом, кто помощью в доме и по хозяйству. Делились своим самым последним. Помогали устояться, отвлечься от горя, подняться над ним, жить дальше нашим общим сельским миром, надеждой и крепостью нести дальше свою бабью долю. Печальным, горестным известием надвое разделена теперь вся её жизнь. Полная радости и семейного счастья судьба вместе с любимым - до войны, и жизнь после гибели мужа в бою... Тяжёл ты, полон слёз и обид бабий вдовий воз... Но вышагали, вытянули его мои подруги, потерявшие на войне мужей; выдюжили... выходили, вырастили, вывели в люди деток своих, подняли, удержали, спасли и себя, и свои семьи...
...Одним дыханьем, одною охапкой мы, бабы, живём.
Обнимемся. Опрокинем головушки друг дружке на грудь. Слезами заливаемся. Поплачем, потужим, посочувствуем, пожалеем в общем и личном горе друг дружку. Выговорим пережитое, сокровенное. Успокоим, поддержим друг друга - и вроде отлегает, не совсем, может, но в общем кругу, среди подруг немножко затихает, отходит чуточку в сторонку до этого надсадно, постоянно мозжащие и кровная боль твоя, и беда общая военная... Переживания и невзгоды каждой из нас в этой одной общей гурьбе и заботах как бы притупляются, затихают, отпускают каждую, дают хоть на время забыться. И продолжаем работать.
Своим мужьям, братьям весточкой из дома, ожиданьем дух и силу поднимаем, помогаем бить ворога. Оне там на фронте супостата укрошшают, теснят, выметают, далеко на западе наш край отстаивают. А мы здесь войну переносим, держим свой фронт в тылу. А горе и слёзы песней выносим...
Вспоминаю, вижу как сейчас то время... Зима. Мороз лютый. И в душе будто тоже стужа стоит. За соломой в поле для скотины едем. Нагрузим сани большие (тогда быками, сейчас тракторами такие сани тянут), огромную тучу положим - чуть не стог весь в сани утискаем. Возвращаемся назад с кормами для колхозных телят и коров. Покормим скотину. Подоим коров - руки не слушаются, от мороза онемели - сольём в бидоны молоко, свезём на ферму. Там пропускают на сепараторе нашу продукцию: на творог, на сливки, в масло сбивают.
Сдадим молоко. Едем с фермы. Отвозим пустые бидоны в бригадное. Стужа как будто сильнее. Притиснемся, пристынем друг к другу на санях - и давай песни петь. Быки тянут - сани вздрагивают, прыгают на ухабах. А мы поём. Громко, звонко. Теплее от песни, кровь жарче бежит. Задушевные - свои родные, занозистые, залегшие в сердце вместе с приговорочками и напевами матери ещё с колыбельной поры песни. Грустные, печальные - нашей доле и поре кровные.
Споём и на душе легше... А то, бывает, и задорные, озорные грянем. Запоём, встряхнём себя. Уже и смеёмся, хохочем. От слов и мелодии из родного, радостного, не забытого в войне, далёкого мирного быта прилетевшей песни.
Да ишо частушечкой громыхнём, отботаем, тряхнём да наддобавим. Да звонко, на размах - от всей души!
Разносятся студёным морозным воздухом над селом, обдают каждый двор, стучатся в кажный дом, льнут к людям наши песни.
И себя развеселим, и всё остальное бабье царство утешим...
Живы мы, русские женщины! Не замяла, не затёрла нас война! Не ноем, не квасимся. Живём, как выпало нам жить. Война, а прямо держимся, не сгинаемся. Ничо, никакой супостат нас не спровадит, не победит! Никакой ворог не одолеет нас, пока мы, русские женщины, дожидаемся, поддерживаем верой и верностью своих родимых, желанных - мужей своих.
Ждём вас любимые и дорогие. Опираемся душою и мыслью на вас, защитников наших, мы, жёны, сёстры, матери. Назло, на досаду, на зависть врагу.
А победа, победа, одоленье наше над врагом придёт. Наступит етот час. И тени сумленья нету, что по-другому, по-иному может произойти. Светлой весной будет, будет ишо наш праздник впереди!..
...Обернулась ко мне радость. Кончилась война...