I.

Матвеев разговаривал с Сердюковым. Дочь стояла рядом. Стас разговаривал и гладил ее волосы, гладил и отвечал на вопросы лечащего врача. Но вот рука его непроизвольно соскользнула с темных, густольющихся волос - по коридору шел Генка. Нет, ни белый халат, небрежно наброшенный на широкие плечи, ни строгая, подчеркнутая деловитость походки - не это бросилось в глаза, а взгляд - чуть небрежный, поверхностный, взгляд говорящий: "да, не для господ эта больница".

Генка увидел друга, ускорил шаг, улыбнулся новой, сдержанной улыбкой, и подойдя вплотную, не замечая Сердюкова, произнес: "Вот где пришлось встретиться..."

Но слова прозвучали не из сердца, а в большей степени сообразно той обстановке, в какой он оказался. Друзья обнялись. Всмотрелись друг другу в глаза. Смущение отразилось на лицах обоих. Стас был рад и не рад Генке.

- Станислав Борисович, Вы не забыли?.. - обратил на себя внимание Сердюков.

- Да, да, конечно, - сподхватился Матвеев, - извините... друг приехал. Сердюков скромно удалился.

- Папа, меня Света ждет. Генка опешил: Ирину, стоящую за спиной отца, он и не увидел:

- О! Это твоя... какой стала, - удивился Геннадий так, как удивляются и восхищаются неожиданному красивому букету женщина.

Матвеев приобнял дочь.

- Невеста совсем. Стасу показалось - друг детства слишком оценивающе взглянул на Ирину.

- Я побежала, - смутилась она. Отец наклонился, чмокнул ее в лоб. - До поздна не задерживайся.

Друзья остались вдовоем. Стас мельком взглянул на друга: Ты надолго в эти места?.. Матвеев не договорил: он поймал себя на мысли (и вовремя поймал) - в адрес заехавшего невзначай друга ему хотелось вдруг выплеснуть что-то неприятное, резкое, такое, чтобы тот как можно скорее уехал.

- На недельку, - отвечал преуспевающий предприниматель. - Может, на воздух выйдем, не долюбливаю я этих клиник.

Они шли коридором. Молчали.

- Погоди! - остановился Стас. Ему показалось, что Генка прочел в глазах его... ту мысль - кольнуть неприятным. И от того внутреннего раскаяния Матвеев вдруг по-мальчишески предложил: Давай, как раньше... поздороваемся. А? Блестнули его глаза.

- Я уж и забыл как, - отмахнулся тот.

- И все-таки, - не унимался Стас, - давай.

А здоровались они так: поднимали правые руки вверх, резко бросали вниз, вызывая звонкий хлопок ладоней, а затем, начиная с запястья, пальцы мельтешили сначала по предплечью... поднимались выше. Приветствие заканчивалось трехкратным похлопыванием по плечу. Друзья остановились, пропустили врачей и попробовали. Начало было правильным. И хлопок ладоней был звонок. Но потом получился сбой - Генка стал хлопать по плечу, пропустив один из элементов приветствия.

- Ладно, бывает и хуже, - улыбнулся Стас.

Они вышли в сад, устроились на лавочке. Закурили.

- Рассказывай, как залетел в данное заведение? - выдохнул дым Генка. Или решил отдохнут от службы, от семьи... А? - подмигнул его левый глаз. Матвеев принял, поддержал расслабленный тон разговора: Хапнул немного радиации, завтра на выписку (скорее подбодрить себя сказал он о выписке). Матвеев хотел было открыться, поведать о том, о чем не знали, но, наверняка, догадывались Сергей и Владимир. Но за тем расслабленным состоянием друга, за той вызываюей уверенностью, с которой Генка шел по коридору, за той легкостью, с которою стряхивал сигаретный дым, Стас вдруг увидел не того Генку, которому мог доверить самое сокровенное, а другого - чужого, равнодушного. Он перевел разговор на другое, не стал ничего объяснять: Как ты? в бизнесе преуспеваешь или... - Преуспеваю, - Генка бросил в урну сигарету, не докурив больше половины, - толку-то. - Он поднял голову вверх, зажмурил глаза: Все это не то. Больше он не проронил ни слова, продолжая сидеть с закрытыми глазами. Жесткие лучи солнца растапливали последие клочья облаков. Пауза затягивалась. Стас начал лихорадочно искать тему для разговора. Но - не находил: эмоции преобладали над логикой. Вдруг он неожиданно спросил, спросил - и ощутил неловкость, стыд за вопрос: Ты не женился?

- Пробовал... не вдохновляет, - сидел с закрытыми глазами Геннадий. Опять наступила пауза. Резко повернулась Генкина голова: Вот возьму, пока ты здесь загораешь, и отобью жену. Он похлопал Стаса по колену (похлопывание получилось неестественным, жестковатым). - Только попробуй - глядел куда-то в сторону Стас. Собирались в одно целое его воля, злость и жгучее желание - выздоровить, победить болезнь. - Времени нет, - в том же шутливом тоне говорил Генка, не видя напряжение Стаса. Но вдруг он почувствовал это напряжение и сказал уже мягче: шучу, шучу. - А я - нет. И опять наступила пауза. Разговор не клеился: четыре года разлуки отдалили друзей. Выручающе из кармана Геннадия послышалось прерывистое звучание, похожее на покрикивание сбившейся с пути птицы. Генка извлек из кармана телефонную трубку, нажал кнопку и тут же весь подобрался, съежился: Нет, нет, - сухо полетели слова, - цены не снижать. Да еду. Он встал со скамейки, сунул трубку в карман. - Извини, дела, - думая о своем посмотрел на друга. - Завтра увидимся, - словно вспоминая что-то, бросал он. - Гена, - взял его за локоть Стас, - суетлив ты стал, деловит. Откуда в тебе это?

- Время такое, - не задумываясь отвечал тот. - А может, от скуки. Как там в "Фаусте", - уже ободреннее сказал он, - "Мне скучно, бес".

... Проводив друга, Стасу стало и легче, и беспокойнее. "Завтра я покину этот приют, - уверенным, сорым шагом шел он в направление палаты. "Завтра..." А сейчас - перекладина, произнес он вслух, как слова приказа.

II.

- Как поживает, - как между прочим, спросил Сохин, наливая себе и Сердюкову коньяк, - этот... с подводной лодки.

- Матвеев?

- Да.

- Курс лечения закончен.

- И какие прогнозы?

- Время покажет, - закрыл сейф Сердюков. - Операция по переливанию проведена. Но это... скорее маневр. Матвеев не просто облучился. - У него психологический срыв. Операция должна перенастроить его мысли, эмоции. Виктор осторожно поставил выпитую рюмку на стол, прошелся по кабинету, стал у окна. - Не исключено, коллега, что в скором будущем некоторые болезни будут лечить, используя, - здесь Сохин резко повернулся, его голубые глаза высветились жаждой открытия, бьющейся через край славы, - нетрадиционные методы. Это методы сейчас многим кажутся абсурдными, более того, с точки зрения нормального человека - неприемлимыми. - Сохин улыбнулся. - Как ты думаешь?

- Возможно, - отвечал Серодюков. - Методы методами... Но без добродетели за лечение лучше не браться.

- А что есть добродетель? - улыбнулись голубые глаза.

- Добродетель, - Сердюков задумался, - это еще и жалость, сострадание.

III.

Матвеев лежал под зеленою кроною тополя. Тело его было расслаблено, мозг напряжен. Солнце клонилось к горизонту. "Сам Господь Бог, по воле самого Господа Бога круглосуточным сплошным потоком меня пронизывает Великая божественная энергия, энергия, способная творить чудеса". Матвеев настраивлся, настраивался, настраивался. Разверзнись сейчас земля под ним, выхвати неведомая сила с поверхности земли бренное тело его, брось в пустоту - и в пустоте той, падая, будет заклинать он все существо свое - несдающееся, сопротивляющееся, надеящееся.

IV.

Виктор шел пустым (рабочий день закончился, из обслуживающего персонала никого не было), больничным коридором. Вдохновляющая интимная тишина бродила по пустым этажам и вестибюлям. Вчера Сохин закончил диссертацию и сейчас, идя по коридору, проворачивал в мозгу ее основные положения. "Все так, - сосредоточенно думал Виктор, - все правильно... ясно... нестандартно... но что же мучит? Что?" Чистые сияющие ступеньки лестницы, ведущие вниз, на первый этаж. Сохин спустился и направился уже к выходу, как неожиданно увидел Галочку - невропотолога. Она закрывала кабинет, но... Его бывшая - расстались они три месяца назад - женщина, так Сохин называл своих любовниц, то нервно вынимала, то отчаянно совала в замочную скважину металлический ключ.

- Помощь не требуется? - слегка обнял ее Виктор.

- Ой, это ты, - смутились, но только на секунду, ее глаза - очаровательные, зеленые. - И куда пропал... - с томною укоризною пролепетала она.- На, бесцеремонно всучила Галя ключ, - может быть, у тебя получится. Виктор взял ключ. И вновь их глаза встретились.

... Ключ проворачивался. Замок не поддавался.

- Может... с другой стороны, - неожиданно, не только для себя, сказал Виктор и легонько толкнул дверь. Она не ответила. Ее маленькая стройная ножка в аккуратной лакированной туфельке переступила порожек. Виктор вставил ключ с обратной стороны двери, повернул и - приглушенным забытым "что же ты" щелкнуло в замке, высвобождая то давнее, дремавшее. Сохину захотелось вдруг увидеть, как закроет она свои зеленые глазки, как сомкнет шелковистые веера ресниц. Он резко повернулся и... В тусклом вечернем свете, лениво струящегося сквозь оконное стекло, занавешенное с обратной стороны окна зеленою листвою клена, на пепельно-белой простыне, стягивающей, стоящую в углу кушетку, нагло, вызывающе - гордо белело тело.

. . . . . . . . . .. . . .. . . . . . . . .. . . . . . ..

Матвеев почувствовал как напряглись, взбугрились мышцы живота (он "качал" пресс), и занывшая в приятном изнемождении судорога пробежалась ватагою холодных муравьев. "Ну, еще пару раз - не давал опомниться усталости Стас, в очередной поднимая носки ног к ветке-перекладине.

. . . .. .. . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Виктор шел медленно, как больные на прогулке, расстегнув китель, держа в руке фуражку, сладко затягиваясь сигаретой. Он думал о предстоящей защите, о Сердюкове, о последних словах Галочки перед тем, как они расстались: "Слишком ты себя любишь, Виктор. Сохин шел бы так до самого выхода - расслабленно, с ленцою, но внимание его привлек больной, подтягивавшийся на толстой ветке тополя. Сохин ускорил шаг, подошел ближе и - узнал в больничной полосатой пижаме Матвеева. Станислава Борисовича, того самого, чье состояние час назад обсуждали они с Сердюковым, того самого, с чьей женою совсем недавно хотел он... Виктор обратил внимание на руки Матвеева - мускулистые, сильные и вдруг почувствовал: какое этот человек испытывает сейчас состояние, когда судьба его (он и не знает этого!) пятьдесят на пятьдесят, и в чью сторону будет перевес - неизвестно. И Виктору припомнился тот день и час, когда он пытался овладеть... Он вдруг увидел ее беспомощные, потерянные глаза, в тот миг еще более очаровательные. И! откуда-то выплыло: А ведь ты подлец, Виктор. Ты посмотри как мучается этот парень, как перебарывает болезнь. И! Не единой мысли в оправдание: рассудочность молчала, молчала, молчала. И вдруг непредвиденным желанием выдавила: Не отложить ли защиту, взяться за этого Матвеева.

Ветка клена не выдержала, надтреснула, обломилась и вместе с густою шевелюрою пожелтевшей, отливающейся на солнце листвы, рухнула на земь, а вместе с нею и сильные плечи, и мускулистые руки и что-то еще - кричащее, несломленное.

И Сохину вдруг стало жаль этого рослого незнакомого Матвеева, проходящего по больничной карточке как облученный, в его диссертационной картотеке стоящего под номером восемьдесят девять. Ему стало жаль его, как бывает жаль в детстве сверстника, потерявшего по неосторожности руку или ногу. И откуда-то из глубины подсознания выклевалась, высунулась наружу самолюбия строфа малоизвестного поэта, невидимой гранью сожаления задевая подтаявшее сердце:

... Нам по ночам уже не снятся сны

в колейдоскопе радужных улыбок.

И умерая, мы не чувствуем вины

за боль и радость собственных ошибок.

V.

В двенадцать часов дня, оставив позади проходную, ощущая нескрываемую детскую радость от смены пижамы на костюм, Стас шел на адрес, данный ему женой. Это был адрес ее подруги, у которой накануне выписки мужа, она взяла ключи: так посоветовал ей Сердюков, ибо их квартира, обстановка, где случилась интимная неудача, могли подсознательно, отрицательно воздействовать на психику супруга.

"Сам Господь Бог вливает в меня постоянным круглосуточным потоком чистую святую Божественную силу", - непереставая, повторял слова божественного настроя. День был тих и спокоен. Шел конец августа. Бархатные лучики скатывающегося в осень тихого нежного солнца, усиливали и без того яркую голубизну чистого высокого неба.

- Эй, товарищ! - окликнул Матвеева, мужчина - небритый, с черными кругами под веками. Он стоял у подъезда, в который намеревался войти Стас. - третьим будешь? - жалобно смотрели два неопохмеленных глаза.

- Извините, спешу, - улыбнулся Матвеев.

- Дело твое, - подернул плечами появившейся вдруг откуда-то еще один незнакомец.

Матвеев не удержал дверь подъезда на толстой металлической пружине, и та надрывисто хлопнула, оглушая тишину лестниц. Медленно Стас стал подниматься по ступенькам, считая их. Темнота и холод сквозили на площадках квартир.

. . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . ..

- Да, Валера, не везет так не везет, у меня со вчерашнего... трубы внутри горят, - жаловался Валере небритый, - ты виноват: "разве мы пьяные... деньги еще остались..." А сегодня - кукиш; закурить что ли дай.

-Е-е-еще о-о-один, - заикаясь прошептал Валерий.

- Э, браток, как... по сто пятьдесят, - окликнул небритый проходящего мужчину с толстым портфелем и помятой шляпе, - нынче водка... продукт дешевый.

- Нет, нет, нет, нет мужики, никак нельзя... жена - мигера, на волоске вишу, - выпалил прохожий. И - заспешили портфель и шляпа. Прошло с полчаса. Валерий со своим товарищем нервно курили. Неожиданно дверь подъезда громко хлопнула, и на площадке появился Матвеев. Но лицо его уже не светилоcь той щемяей, светлой надеждой успеха - лица будто и не было. Стас оперся рукой о косяк навеса, закрыл глаза и голова его непроизвольно упала на согнутый локоть. Если и крепится душа на невидимых божественных нитях, то его нити оборвались все.

- Э, браток, - снова обратился к Стасу небритый, - тебя не тошнит?

Матвеев молчал. Прошло не больше минуты. Стас поднял голову, и глядя куда-то поверх крон тополей тихо произнес: Ну, что мужики, гулять так гулять. На все. Он вынул из кармана пачку денег.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ..

Алена открыла глаза после того, как приглушенно хлопнула дверь. Нет - не обида и не досада сосредотачивали взгляд, а неведомое до сели чувство; и это неведанное не мучило, не жгло - наоборот, как-то спокойнее а даже! радостнее становилось: успокоились в ненужной борьбе и тело, и разум. С минуту она сидела неподвижно, упершись взглядом в невыпитую бутылку шампанского, стоящую на подвижном столике. Пальцы ее левой ноги напряглись, надавили на блестящую ножку с колесиком... столик стал медленно удаляться, бархатисто скользя по светлому, чистому паласу.

VI.

3

- Что же Вы оба молчали! - мерил шагами кухню Генка, - ведь я Вам не посторонний человек. Зазвонил его партативный телефон. Он вынул трубку: Да, да, - кивал он головою, продолжая думать о Стасе, - да, - неожиданно для себя ответил он на тот конец провода, - снижаем на пятнадцать процентов. Он сунул трубку в карман: Где теперь его искать? Три дня уже как...

- Он не вернется в семью, - неожиданно прозвучали слова Алены. Дверь кухни открылась, вошла дочь, открыла холодильник. - Что тебе? - закрыла дверь кухни мать, - не видишь - мы разговариваем, могла бы обождать. Ирина вышла, не ответив, ей было неприятно, что дядя Гена сидел на папином стуле.

- Может быть, в милицию заявить, - оторвала взгляд от пола несчастная женщина. Раздался звонок.

... Когда Матвеева открыла дверь, то не поверила глазам своим - по ту сторону порога стоял Сохин. Она попыталась закрыть дверь, но Виктор, придержал. Я к вам по делу. Это касается Вашего мужа.

В желании посмотреть - кто пришел - Ирина чуточку приоткрыла дверь комнаты. И увидела незнакомого мужчину. Ей стало вдруг отчего-то неловко за мать: "не может она так поступать - подсказывало ей уже не дочернее сознание, ведь папа в больнице, а уже вечер... и дядя Гена, и этот мужчина, ей должно быть стыдно, хотя бы передо мной. Почему? Почему не выписывают папу? Почему она так посмотрела на меня на кухне? Она стала вспыльчивой! В школе они не изучали предметов "Семейные отношения", "Отношения между полами", но разум ей подсказывал - у родителей что-то случилось. Но - что? Ясного и четкого ответа дать она не могла. В фильмах она видела: какими счастливыми бывают мужчина и женщина и как тяжело им друг без друга. "Но ведь его скоро выпишут" - успокаивала она себя, укладывая на игрушечную кровать куклу Барби, а рядом крепкого, спортивного вида Данди. "Но почему? почему они пришли?" - терзали ее вопросы. Она разделась, легла в кровать. "Завтра я все скажу маме, все, что думаю", - решила она. "А, может быть, прямо сейчас", - взыграла решительность. Она встала, но как только приоткрыла дверь, - решительный настрой исчез. Она стояла еще минуту. "Нет, я не пойду на это!" - услышала она отчаянный голос мамы. "Мы не не в праве с ним так поступать", - голос дяди Гены. "Другого выхода нет, время дорого". "Это жестоко", - сорвался голос мамы. Она закрыла дверь. Легла в кровать, укрылась одеялом. И еще долго-долго думала - Что случилось с отцом. Ведь он обещал - в школу они пойдут вместе чтобы снять на видеокамеру весь их класс. А через два дня - первое сентября.

* * * *

Подойдя к дому, Стас увидел стоящий недалеко от подъезда "Мерседес". Окно их кухни было ярким от света. Матвеев провел ладонью по небритому лицу, достал сигарету. На секунду высветилось его осуновшееся лицо с темными кругами под веками. Голова еще болела после трехдневного расслабления. Но мысль, неожиданно вспыхнувшая в мозгу, вселила успокоенность и какую-то пустую, незнакомую ранее легкую радость: "А, быть может, и к лучшему, что он приехал". Матвеев выдохнул дым в темноту насевшего вечера. "Да, старое не забывается. Вот только дочь..."

Упала на асфальт недокуренная сигарета. Носок ботинка затушил тлевший окурок. Луны и звезд не было видно - ночные облака закрыли небо.

Одинокая фигура брела по пустынной улице, чуть покачиваясь из стороны в сторону: спешить было некуда.