Ностальгия

У нас есть опыт, знаем меру риска.

Поём частушки и знакомы с воем.

Внедриться будет надо – мы внедримся,

освоить, если надо, – мы освоим,

 

а коль нужда в том будет, к крайним мерам

прибегнем в назиданье маловерам.

 

Всех рассуём по социальным нишам:

трущобы – богачам, палаты – нищим,

и никакой подачки, ни потачки,

но срок – за каждый хлебный колосок.

А у всемирно знаменитой тачки

две ручки и одно лишь колесо.

Мер этих будет мало – есть другие…

…………………………………………………………………………………………

О сладостная горечь – ностальгия!

 

                                          * * *

История неспешная кропала

за строчкой строчку – хронику событий…

Вот списки тех, что без вести пропали,

а вот мартиролог – тех, что убиты.

 

Вот государь рукой своей трёхпалой

(ну а уж если попросту – культяпой)

трагические производит жесты

о важности и сложности этапа.

 

И речь – не столько звонкий вес металла,

скорее – дребезг, лязг и скрежет жести,

когда пилой твои же пилят кости

 

или тупою бритвой против шерсти.

…И это всё история? Ах, бросьте!

Здесь рапорт криминальных происшествий.

 

Октябрь

Колеблет ветер трость и гонит рябь

по стылым водам, свей переметает,

кленовый лист, как сухопутный краб,

бочком куда-то по кленовым тайнам

своим спешит. Мне некуда спешить.

Октябрь – пора раздумий и покоя.

Команда залихватская «По коням!» –

что в женской бане с веником мужик

нелеп. Всему пора и свой черёд -

прошла страда, пустынный огород

под небом скорбно-одиноким дрогнет,

и стылость в окружающем миру –

то ль бывший истопник не ко двору,

то ль печь погасла, то ли просто дров нет.

 

                                          * * *

Есть некие надменные натуры,

приметная особенность которых

не высочайший уровень культуры –

дар нереализованных актёров.

 

Не лик и не лицо, но вечно в маске,

в своей тарелке, в блюде или в миске,

в любой одежде: в мини или в макси,

в лукавом гневе и в фальшивой ласке.

 

У них и живность в доме – те же куры –

клюют не мелочь – подавай купюры!

 

…Есть некие надменные натуры –

учтивостью не с ними мне бодаться,

что и в лаптях идут, как на котурнах,

но вот на трон, как на толчок, садятся.

 

                                          * * *

История… О старина седая

от половцев и от царя Гороха

и вплоть до низверженья государя

и до его трагической кончины

 

с семейством — без суда, без приговора.

Ни маслом холст о том, и ни гравюра

не скажут, ибо не запечатлели,

поскольку были новые фигуры

и, в частности, небезызвестный Ленин,

потом иные меченные оспой,

и лысые, и с мощными бровями,

и с родинкой в полчерепа кровавой,

что называется гемангиомой.

 

Но это из истории знакомой.

 

Сонет уральским самоцветам

Урал, свои сокровища таящий

во чреве недр воистину бездонных…

В волшебных орских и сибайских яшмах,

или в магнитогорских халцедонах,

в талкасских мясо-красных пьемонтитах,

и в диком камне столь же аппетитных,

как в полировках в вазах Эрмитажа.

К высокогорским сочным малахитам

присмотришься – узоры не плохи там,

и в родонитах файзуллинских. Даже

вот тот валун, по плечи в землю вросший,

какие фантастические броши!..

 

Не посрамишь Урала и в Москве ты,

о колдовство рифейских самоцветов!

 

                                          * * *

О, как рванули мы вперёд! Ещё бы!

Двадцатый век на благодати щедрый.

Но в изобилии ещё трущобы,

землянки, норы, если не пещеры,

добыча пропитанья не с пищалью,

не с арбалетом, попросту с сумою.

Кто ж знает, отчего мы обнищали?

А многое ведь делали с умом мы,

ан где оно, содеянное нами?

Пространство, окружающее немо.

Лик в раме – вождь наш, осиянный нимбом.

Уж вот кому бы походить с сумою!

Любой бы местом поменялся с ним бы!

…Река времён и не такое смоет.

 

                                          * * *

Жизнь – тягостная, скажем, карусель:

мести и мыть, готовить впрок и стряпать,

починка старой мебели и тряпок,

зубная боль и скрип дверных петель,

озноб, когда ты только пропотел,

зипун зашил, глядишь, сносился лапоть,

те лапти починил – надел не те,

а на дворе отчаянная слякоть.

А у соседа лапти крыты лаком –

завидуешь заморской лепоте!

Но быта бремя ведают и те,

в лаптях заморских, – груз житейских тягот.

Цветочки отцвели, гнёт зрелых ягод

сполна мы ощущаем на хребте.

 

                                          * * *

Истории отечественной кляча

едва одолевает наши кручи,

бучило и колдобины, но кучер

невозмутим, не хнычет и не плачет,

 

но что-то потихонечку мурлычет,

а может быть, язык освоив птичий,

с обочинною живностью пернатой

ведёт беседы или в чёт и нечёт

 

играет. Во дворе о чём-то кочет

поёт, а на насесте клушка квохчет.

И ступицы в неспешной колымаге

 

скрипят – давно, видать, не пили браги,

ни дёгтю… Вот опять пошли овраги.

…Но то – история не для бумаги.

 

                                          * * *

Что жизнь – тюрьма,

                          где надзиратель – смерть,

известно не из притч – суровых хроник.

…О дух смолистый корабельных хвойных

лесов, где сосны – золото и медь,

 

и бронза, и где серебро берёзы

особенно контрастно на свету!

Здесь сбросишь жёрнов тягостных вопросов

житейских, маету и суету,

 

тщету погони за слепой удачей

(в такие дебри нас она затащит,

куда не залетает и кулик!)

Под дубом подберёшь ядрёный жёлудь,

янтарный, неожиданно тяжёлый…

 

О, как он станет, жизнь прожив, велик!...

 

                                          * * *

В России снова льют колокола,

звучат и благовесты, и набаты…

Когда б не сами были виноваты,

то чья б ещё ответственность была

в реестре учинённых поруганий,

когда лютует смута, мёртв покой?

…Мы славились не только пирогами

и мёдами, и дёгтем, и пенькой,

и управлялись вовремя с долгами,

гуляли – и вино лилось рекой.

 

…Историю свою творим мы сами:

вот вече – в суматохе, гвалте, гаме

пар выпустил – и как сняло рукой.

 

                                          * * *

Сентябрь на половине, в янтаре

и золоте и тополь, и берёза.

Откуда столько золота берётся

и янтаря? А сплавилось в жаре,

что на листву всё лето изливалась,

перемежаясь изредка дождём.

И вот листва кружит в последнем вальсе.

И пусть себе. Сметём и подожжём,

доплавим в том последнем самом пекле,

когда не в слитках, но в золе и пепле

уйдёт к корням, не сдвинувшимся с мест,

чтоб в новом сентябре таким же зноем

вновь выплавилось золото земное

и вновь перегорело в ту же смесь.

 

                                          * * *

В грядущее иду я налегке.

О сладостная даль капитализма!

Пожалуй, все реформы удались нам:

кто был никем, тот и теперь никем

остался, ну а володеть и править –

всё те же держат вожжи в кулаке,

не привыкать чиновничьей ораве –

всё дело в материнском молоке,

ну а уж в конституционном праве

закон в одно кулак и право сплавил,

как в шашлыке – лук с мясом на штыке,

от предков, среди коих Каин, Авель,

внук Авеля, шустряк, слегка картавил,

и далее – мастак на мастаке.