Евгения Зимина

Когда я слышу «друг семьи», почему-то думаю о…

Мы часто получали от нее букеты. Весной это были гибкие прутики вербы. Летом – душистый горошек и зонтики тысячелистника, осенью – красно-золотые ветки шиповника с сердечками ягод. И для нас, горожан, это был главный календарь.

Друг нашей семьи – Зауральная роща. Однажды горсовет предписал называть ее парком имени Чкалова, да никто этого имени не принял. Роща и роща – чего лучше?

Она в получасе ходьбы от приземистого домика на пыльной оренбургской улице, где прошло детство. Это была семейная традиция, если хотите – священнодействие: в редкое летнее воскресенье мы – отец с матерью и три сестрицы – отказывали себе в удовольствии, свернув отцовскую фронтовую плащ-палатку, упаковав в многочисленные авоськи заранее нажаренные пирожки с картошкой и капустой (что греха таить, взрослые припасали и бутылочку), отправиться за Урал на весь день.

Миновав «живой мостик» - так назывался дощатый мост через Урал, который наводили после каждого паводка «на живую нитку», мы оказывались в самой натуральной Азии.

Как сейчас слышу каждый раз возникший спор: под каким деревом расположиться? Взвешивалось все – пышность кроны, укромность местечка (таких, как мы, набиралось в рощи сотни) и как в связи с движением солнца будет кочевать тень. Спорили так горячо и продолжительно, обсуждали столько «альтернатив», будто собирались обосновываться навечно. Меня это иногда смешило, иногда сердило. Теперь-то понимаю: причина в том, что этот день был драгоценен, и каждый старался, чтоб он оказался прекрасен во всех отношениях.

День с долгим застольем в середке тянулся блаженно долго и никогда не надоедал. Напротив, покидая гостеприимную полянку, каждый желал, чтоб следующий был, и был бы точно во всех мелочах такой же.

Но дни случались разные. И теперь я брожу по Зауральным тропкам, будто листаю альбом счастливейших времен. Как же не счастливейших? Мы были вместе и еще не маячили на горизонте студенческие разлуки, тем более разлуки вечные.

Вот один из памятных уголков. …Когда в вопросах дислокации побеждал отец, мы оказывались справа от моста, здесь. Отец был человеком глубокого ума и чутчайшей совести. Таки послевоенные времена не располагали к веселости. День, который я вспоминаю, был из редких. А может, и единственный. Вот тут, где старица Урала закругляется тихим озером, он резвился, как ребенок. Нырял, громко отфыркиваясь и хохоча, забрасывал на середину бутылку и стремительными саженками догонял ее, пытался, конечно, безуспешно, утопить волейбольный мяч. Все уже замерзли и высыпали на берег, а его никак не могли дозваться.

А вот под этим вязом нас застала гроза. Мы почуяли ее за полчаса до первых громыханий. Надо было спасаться – дай Бог ноги. Но почему-то все захотели перед обратной дорогой попить чайку и кипятили воду, а она не закипала. Поднялся ветер, уводя пламя из-под котелка, мы ограждали костерок плащ-палаткой. Чай вскипел, когда дождь хлестал вовсю. Чаевничать, конечно, никто не стал, воду вылили в реку, устроив местным пескарям маленький Гольфстрим. Все это почему-то было весело.

Здесь вот, на повороте реки, где стремнина, произошел трагикомический случай. На обратном пути решили искупаться в последний раз, и каким-то образом с сестренки смыло купальник, как она верещала «ловите, ловите!». И я, представьте, поймала. Крепко наступив на него, не торопилась объявлять о находке, прежде чем не узнаю досконально, как будет вознагражден нашедший. Не помню уж, что удалось выторговать…

С годами наша семейная компания прирастала – девицы взрослели. И вот в нее приглашен мой сокурсник. Его вкусы оказались как раз противоположны: не привлекали тенистые полянки, «валянья» под деревом. Любил же он пляж и место на нем самое людное, да еще под черным рупором уличного радио. Наверное, скучал среди нашего домостроя, но не подавал виду.