Страницу подготовил писатель Владимир Одноралов

Хорошо жить на свете летом, когда вокруг - сплошные каникулы! Тогда даже простое сидение и болтание на лавочке какое-то особенно сладкое занятие. И разговоры при этом случаются самые невообразимые, особенно если заводят их Митька Верещагин и Наташа Дардыкина.

Вот как-то мы так сидели, еще кот Мурзик из второго подъезда спал в развилке клена, дворняжка Гера еще воробьев гоняла, воробьи конечно чирикали, и Митька вдруг и говорит: "Вот, чем, скажите, пожалуйста, мы отличаемся от собак, кошек, воробьев и тараканов? Почему то есть, мы считаемся человеками какими-то особыми, а они - просто животными, а не наоборот?"

- Ну, от воробьев понятно чем, - говорю я. - Они в перьях, они летать умеют, а мы - нет.

- У тараканов по шесть ног, а у нас по две, я сама считала, - говорит Дардыкина.

- Значит, если у таракана оторвать лишние ноги, а воробья ощипать, чтоб не летал, они человеками что ли станут? - возразил Митька. - Нет. Мы чем-то главным от них отличаемся.

- Одеждой! - догадался я. - Мы одежду носим, а они - нет.

- Вот прекрасно! Значит, пока мы в одежде, мы - люди. А пришли, например, в баню, разделись, и стали животными?! Или в Африке еще есть совершенно голые люди, но они тоже считаются человеками, - сказал Митька.

- Фи, баня! Я в баню вообще не хожу! - почему-то обиделась Дардыкина. Но Митька и внимания на это не обратил.

- Нет, братцы, все сложнее. Был такой древний грек Платон (они там все мудрецами были). Однажды ученик его спрашивает как раз про это: мол, что такое - человек? Платон отвечает: "Очень просто. Это такое существо с голой кожей, оно ходит на двух ногах и у него зычный голос.

Ученик убежал и через какое-то время принес Платону ощипанного петуха, который ходил на двух ногах и громко орал. "Вот твой человек, Платон", - сказал он и прибавил: "Человек - он потому человек, что умеет думать. Он - разумный".

- Ну вот и правильно, - обрадовалась Дардыкина. - Конечно, мы люди, мы самые умные, мы умнее всяких там тараканов... и кошек... и петухов... и собак.

Но тут я вспомнил, что у дворовой нашей собаки Геры был когда-то хозяин дядя Витя. Этот дядя Витя очень любил пить водку и пиво. Он их пил, пока не забывал дорогу домой, а Гера приводила его прямо к дому и даже укладывала спать на половичке возле двери. А дядя Витя часто бегал за Герой с топором, потому что хотел сделать ее фокстерьером. Так кто же из них был умнее? Я это все высказал, а Митька обнял меня и объявил:

- Молодец. В том-то и штука, что ни мы, ни даже древние греки не во всем умнее животных. Например, ты, Дардыкина, могла бы ты посоревноваться с Мурзиком в ловле мышей?

- С Мурзиком могла бы, - возразила Дардыкина. - Он мышей и во сне не видел. А вот в деревне у нас есть кошка Маруська - с ней нет. Даже с мышеловкой она меня переловит.

- Во-от! Достаточно один разок сходить в цирк, чтобы увидеть: животные тоже думают.

- Но они не умеют говорить! - догадался я вдруг. И друг мой Митька подтвердил:

- Точно! Все, все, что есть на земле и на небе, все, что бывает в мире, - все названо какими-то словами, и мы эти слова откуда-то знаем, и можем ими все назвать и про все рассказать...

И тут мы увидели, как через двор идет лысый паренек в спадывающих штанах. Совсем они у него не падали, потому что он держал руки в карманах. Паренек загребал пыль ногами, плевался и ругался матом, почти как Дядя Витя: слова, которые он выговаривал, как слюнявые ошметки падали в пыль. Дардыкина уши заткнула, мы - рты пооткрывали, а Гера не выдержала - и давай лаять и гнать его со двора. Паренек, чуть не потеряв штаны, убежал, и последние слова его были:

- Во, крутая, в натуре...

И опять мы задумались. Вот лучше бы он не умел совсем говорить. Лаял бы, как Гера, - и достаточно для него.

- Это у него карма такая, - брякнула вдруг Дардыкина. - Ему надо чакры прочистить.

- Мозги ему надо прочистить, - сказал на это Митька. - У меня дедушка есть, он любую карму ремнем отодрать может. Разика два отдерет - и больше она не пристанет... Человек еще потому человек, что от него самого зависит, как говорить: по-человечески - или лаять хуже собаки.

Вот какой у меня друг, Митька, суровый и мудрый... как древний грек.

Как царство пропало

(сказка для семейного чтения)

Недалече, за тридевять земель, проживал в своем царстве один царь. И была у него изюминка - очень он любил ругаться, да такими грязными словами, что дети от них тут же заболевали золотухой. Эта любовь у него неспроста явилась. Учили его уму-разуму иностранные гувернеры, на своих, конечно, иностранных языках. И так заучили, что на своем-то он только и выговаривал: дай, принеси, жрать хочу, пошел вон, - и кое-какие воинские команды. Понимали его по этой причине плохо - он и ругался. И когда в день коронации надели на него корону, он вместо торжественной тронной речи такое ругательство завернул, такое "тирлимбомбом" высказал, что у фрейлин уши, как огнем ожгло, до пузырей! А царева мать в судорогах на пол упала и давай биться. Случился тут иностранный философ Дидрот Вольтерович Чертосмыслов, он цареву мать успокоил: "Рукачество - не есть плехо. Это есть искусство! Надо царю в нем упражняться, а вам - иметь с него пример, и все будет олл райт, судороги пройдут".

Был еще у царя маг-астролог из восточной земли - Мавродий Жлобов. Он до этого в небольшой чести содержался, в чулане, со всяким хламом, на какой-нибудь случай. Вот и призвали его на совет по случаю царского "тирлимбомбома". Маг-астролог попросил царя еще поругаться - и вынес решение: "Очень прекрасно. Только нужно, чтобы ругание происходило с упоминанием планет. Оно тогда станет даже научным". Это решение царю так понравилось, что мага сразу в первые министры произвели и квартиру ему определили на верхних этажах, в соседях с иностранным философом.

И закипела в царстве работа: царь дни напролет упражняется в ругачестве, и не только планеты, но и спутники, и кометы, и даже метеоры поминает. Речи его по радио передают и на пластинки записывают под особую ругательную музыку. А дикторы телевидения, те еще хлеще царя ругаться обучились, конкурсы ругательной красоты устраивают и лучшие ругательства печатают в газетах большими буквами, чтобы дети по ним читать учились.

И сначала все шло распрекрасно. У фрейлин уши зажили, они и сами мелким бисером поругиваться научились. Царева мать, правда, не успела привыкнуть (наслушалась однажды вдоволь сыновью научно-искусную ругань - и померла). Случались и другие мелкие неприятности. Заругается, к примеру, царь, чтоб несли ему башмаки, а слуга-обувальщик тапочки тащит. На седьмой раз, однако, приносит что нужно.

Но в самом царстве все сложней оказалось. Когда царь на слугу или на министра ругается, понятно, что они ему никак не отвечают, а стараются угадать, чего он хочет, иногда и угадывают. Ну а если двое равных слуг сойдутся? Или два равных министра? Конечно, они друг другу уступать не хотят. Соревнуются, и дело даже до драки доводят. И все в этом царстве начало покривляться и портиться. Построят, скажем, завод. А трубу не в том месте, где надо, поставят, и дымит завод не в трубу, а гражданам в окна. Что ж, строители-то переругались все. Начнут мост через реку ладить - опять же изругаются левый берег с правым: как мостить? Вдоль? Поперек? Начнут крест-накрест мостить - досок не хватает. И все люди в царстве друг на друга озлились, изругались, песни петь перестали. Плохая пошла жизнь, мутная: ругань, драки и слезы, грязь кругом, непривычные умирают, а дети и не рождаются совсем... Божьи ангелы, когда приходилось им пролетать над этим царством, и уши затыкали, и глаза зажмуривали. А царство пропадало потихоньку.

Однажды к этому нашему царю другой царь приехал. И переругались они прямо за парадным обедом. Наш-то царь, он хотел другого царя подхвалить, но по привычке заругался, а тот обиделся - и объявил войну. Соседних королей на подмогу собрал: мол, есть тут одно глупое царство, все в нем только ругаются и лаются, как собаки, а хорошего чего - сроду делать не умеют. Надо его покорить да исправить.

У царя армия неплохая была. Послал он ее навстречу врагам. Но полковники еще до границы не дошли, а уж переругались. Особенно артиллерийский полковник с пехотным. Артиллеристы даже огонь по своей же пехоте открыли, во как! А конники на аэропланы напали, те с перепугу за границу улетели. В общем, другой царь побил эту недружную армию и начал царство захватывать. Тут царь-ругатель вспомнил иностранную речь, запросил мира, да поздно. От всего царства у него один чулан остался, в котором когда-то маг-астролог проживал. Оглядел царь свое положение и так захотел его разругать особыми какими-то суперругательными словами, натужился - и аж подавился, аж застряло первое ругательное слово в горле - и он лопнул! И такая из него полезла вонючая скверна, что во всем царстве запахло. Тут народ и ругаться перестал, спохватился: "Это что же - и у нас вместо души внутри одна вонь осталась? А мы-то гадаем, чего это не ладится ничего. Бросать надо ругаться..." Хорошо, в общем, спохватился, да тоже поздно: в плену он уже, народ-то. И вывески вокруг иностранные, и улицы не по-ихнему названы, и чужие солдаты на перекрестках стоят...

Колобок возражает

Вот ребята тут говорили, что кроме людей - никто по-настоящему разговаривать не умеет (попугаев и говорящих роботов мы не считаем) но и все равно - это не полная правда. Почитайте-ка стихотворение Геннадия Хомутова "Ожидание сестры", в нем кое-кто кроме человеков очень неплохо разговаривает:

Уже стемнело, не метет,
Поземка не дымится.
Сейчас сестра моя придет,
С работы возвратится.
Сестра в избе огонь зажжет,
И разбегутся сумерки.
Сестра достанет: - На-ка, вот! -
Морозный хлеб из сумки.
Потом расскажет чудеса,
Подвинувшись поближе,
Как по сугробам шла лиса
В своей шубенке рыжей.
Она в заснеженном краю
Шла и хвостом виляла.
И, повстречав мою сестру,
Она ей так сказала:
- Идешь домой ты в аккурат,
Послушай-ка, сестрица,
Там у тебя хороший брат,
Возьми ему гостинца...
На черный хлеб я погляжу,
Его рукой поглажу,
Потом в сторонку отложу
И отодвинусь даже.
Какой же он лисичкин хлеб,
Когда он наш, вчерашний!
Он в нашей печке рос и креп
Под корочкой хрустящей.
И, рассказав мне все, сестра
У печки руки греет...
Всем хороша моя сестра,
Да врать вот не умеет.

Правда же, лиса в этом стихотворении говорит не хуже самого стихотворца. И вот вам загадка: а где еще говорят животные? И почему они говорят? Зачем? Для чего? По чьей воле? Очень это не простая штука - говорящие животные. Напишите нам, что вы об этом думаете, в страничку "Колобок".

Из старой шкатулки

Пословицы о слове

Человеку слово дано, скоту немота.

Слово - не обух, в лоб не бьет, а с ног валит.

От одного слова - да на века ссора.

Сказанное слово - серебряное, несказанное - золотое.

На словах, как на гуслях, а на деле, как на балалайке.

Птицу кормом, человека словом обманывают.

Не женит отец, ин хоть словом потешит!

Слова серебряны, посулы золотые, а впереди - Божья воля.

Ласково слово, что вешний день.