Татьяна Судоргина

В преддверии проведения переписи россиян, назначенной на осень 2002 года, архивисты предлагают читателям материалы о подобном событии 105-летней давности.

"Счетчики сообщают очень интересные сценки"

Объявление "От Оренбургской городской переписной комиссии", обнародованное в начале января 1897 года гласило: "Высочайшим указом, данным Правительствующему сенату в 19 день декабря 1896 года, повелено приступить в установленные сроки к производству всеобщей переписи населения Империи и приурочить ее показания и исчисления к 28 января (9 февраля по новому стилю. - Т.С.) наступившего года.

На основании сего Высочайшего повеления и согласно особого положения и инструкции, преподанных в руководство при производстве всеобщей переписи, городская переписная комиссия сим извещает, что с 23 января (4 февраля по новому стилю. - Т.С.) начнется обход домов счетчиками для раздачи переписных листов и включения в них требуемых сведений, а 28 и 29 января будет произведена окончательная проверка этих листков.

Поэтому в означенные числа в каждой отдельной квартире должен быть налицо один из живущих в ней, как для получения от счетчиков переписных листов и указаний о заполнении их, так равно для возвращения этих листов...

При этом комиссия покорнейше просит домовладельцев и квартирохозяев оказывать счетчикам полное содействие к беспрепятственному получению необходимых при переписи сведений".

Позднее один из участников переписной кампании, делясь впечатлениями о своей работе, писал: "В разговорах между собой товарищи-счетчики сообщают очень интересные сценки, очевидцами которых они были сами во время производства переписи. В этих коротких рассказах своих они очень ясно характеризуют бытовую сторону жителей. Не дурно было бы собрать эти анекдотики от всех счетчиков, хотя бы через посредство заведующих переписными участками, что для характеристики жителей было бы наглядным мерилом как цивилизации, так и материальной, нравственной стороны и прочих качеств обывателей и усугубит цель и пользу переписи. В переписи я также принимал участие в качестве счетчика и хотя особенно выдающихся сцен не было в моём счетном участке, а все же случалось кое-что видеть и слышать довольно курьезное".

"От батюшки Царя неча скрывать"

Для Вас, любезный мой читатель, рассказ оренбургского счетчика: "Обходя 28 числа все дома своего участка, проверяя наличность жителей, между прочим приходилось осведомляться, спрашивая : нет ли перемены какой в данный день в числе записанных заблаговременно членов семьи, на что также требовалось записать вновь прибывших в этот день или проведших ночь, предшествующую 28 числу в дороге, или в том доме, в котором его застал счетчик в качестве гостя, отмечая таковых "временно пребывающими". И вот в одном доме, ответив удовлетворительно на все мои вопросы: "Нет ли у вас приезжих гостей и не ночевал ли кто из них в вашем доме эту ночь?" - последовал такой ответ от хозяйки дома : "И, что Вы, барин, избави Бог, мы этим делом срамным не займаемся, это вот на супротив..."

Переписывая в другом доме квартирантов, пришлось мне опрос делать у одного старичка (68 лет) квартиранта, имеющего при себе дочь замужнюю, с мужем не живущую. Когда очередь дошла до записи детей этой дочери, то старик вздохнул, перекрестился и сказал: "От людей утаим, от Бога, да от батюшки Царя неча скрывать - пиши, мил-барин, все по правоте пиши: у дочери моей пятеро детей (старик назвал всех по имени), а по отечеству они все разные, пиши уж, мил-барин, по крестным отцам, пусть батюшка-Царь все знает..." И старик заплакал.

В другом доме я был поражен страшной нищетой обывателей. В этом доме-землянке большинство квартирантов занимаются сбором подаяния. Больше же всего удивился я сердечности и любезности хозяйки этой квартиры. Окончив перепись всех живущих в этом доме (до 45 человек), я стал уходить. В это время подан был на стол измятый самовар с грязным сервизом и не менее грязным сахаром. Хозяйка квартиры стала меня упрашивать выпить стаканчик чайку. Я стал отказываться, тем более что спешил подышать свежим воздухом, так как в этой землянке - сырой и угарной, я сильно угорел, но не тут-то было. Хозяйка стала на колени и говорит: "Не ради нас, а ради Господа Бога, барин, выпей стаканчик нашего чайку..." У этой женщины муж умалишенный, находится в больнице. При ней пять человек детей и все малолетние, почти без всяких средств. Вот семейство, достойное внимания добрых людей, желающих прийти на помощь своему ближнему. Адрес этой женщины: ул.Ташкентская, дом Даниловой ь19 - Клокова Прасковья Дмитриевна".

"Не охотно давали сведения татары"

В записной книжке счетчика остались и такие строки: "Заканчивая перепись в одном доме, я услышал позади себя всхлипывания плачущей прислуги, 16-летней девушки, очень не развитой и отчасти дурковатой, а также - хихиканье прочих присутствующих. Причина этих слез и смеха скоро разъяснилась. Только что я стал уходить, плакавшая девушка упала мне в ноги и еще сильнее заплакала. На мой вопрос, что ей надо, она сквозь слезы проговорила : "Ваше благородие, не хочу я за Яшку идти, запишите меня за Петрянькой..."

Не особенно охотно давали сведения татары. В одном доме мне пришлось долго-таки урезонивать татарина-фанатика, который никак не мог уяснить себе цели переписи. По его соображениям, цель переписи не что иное - крещение и, между прочим, сказал мне : "Пся равна, барин, живот кончам, а хрестьян не будем". Дал я ему печатный листок на татарском казанском наречии о переписи, тогда он мне ответил, что такой листок у него уже есть, но в нем де не сказано, зачем делается перепись и, что мулла их в мечети будто бы спрашивает, зачем это делается перепись, а он не будет знать, как ему отвечать. В конце концов мне удалось все-таки урезонить его и он дал мне ответы на все предложенные вопросы.

В одном доме, производя перепись, я заметил молящуюся по старинной большой книге женщину единоверческого исповедания - это была квартирантка. Хозяйка (православная), дававшая мне ответы на вопросы, указала на молящуюся и тихо сказала : "Вот видишь, барин, она отмаливается от антихриста". Оказывается, что, по ее мнению, перепись идет потому, что пришли последние времена и якобы народился антихрист".

"Дверь флигелька отворить не желали"

О трудном хлебе счетчика современникам поведал и оренбуржец Н.Иванов : "Узенькая улица городской окраины с ее маленькими ветхими домишками, с плетнями вместо заборов и с калиткой на колесе вместо ворот, удивительно напоминает деревню. Это сходство усугубляется при взгляде на торчащие в конце улицы "журавли" колодцев и на шмыгающих взад и вперед по улице женщин в деревенских понявах. Утро... Морозит... Столбом из труб поднимается дымок и в воздухе разливается запах гари и кизяка.

С портфелем, набитым переписными листами, перехожу от дома к дому. Вот я и в последнем глухом переулке. Покосившийся флигель на три окна с зеленой крышей - конечный пункт моих странствований... Предвкушая скорый конец своим блужданиям и предстоящий отдых в теплом углу, вхожу во двор флигелька. Меня встречает отчаянным лаем привязанный к будке лохматый пес. Стучу в дверь крылечка. Ответа нет. Продолжаю стучаться и ждать. Наконец поднялась щеколда, отворилась дверь и на пороге появилась средних лет женщина в черном сарафане и в таком же платке на голове.

- Тебе кого? - строго спросила она.

На такой неожиданный вопрос, заданный вместо предполагавшегося: "Что надо?", я ответил не сразу и должен был несколько пространно объяснять цель посещения.

- Мужиков дома нет... С Богом! - коротко отрезала женщина и перед моим носом захлопнулась дверь, застучала щеколда, за ней задвижка и послышалось легкое шуршание платья удалявшейся женщины, стук внутренней двери... Я хотя растерялся немного, но решил добиться все-таки толку. Однако дверь флигелька отворить не желали. "Зайду при мужиках" - решил я, шагая по сугробам наваленного среди улицы снега. Но сколько затем не приходил, в таинственном флигельке как будто все вымерло: ни отклика, ни звука. "Что же мне делать?" - размышлял я каждый раз, угрюмо выходя на улицу. Обращаться к полиции не хотелось. Наконец блеснула счастливая мысль - сектанты!.. боязнь никонианца-трубокура, слуги антихристова! Мою догадку подтвердил маленький медный крестик, врезанный на верхней части крыльца. Пришлось сделать решительный шаг. И вот я опять в глухом переулке, опять на крыльце флигелька..."

"Не губи ты нас, сила нечистая..."

Далее события развивались так : "Стучу и приговариваю : "Господи, Иисусе Христе, сыне Божие, помилуй нас!"

- Аминь! - послышался немедленно гнусавый ответ. Как будто кто уже давно стоял за дверью, дожидаясь установленных слов. Я обрадовался, что расчет удался. Встретила меня маленького роста молодая женщина, очень схожая лицом с той, что привелось видеть раньше. Увидя меня, она боязливо отшатнулась и, косясь на портфель с гербом и на прикрепленный на груди металлический знак, пробормотала что-то вроде "чур-меня" и торопливо скрылась за дверью. Дверь оставалась открытой и я, не теряя удобного случая, вошел.

В большой комнате было светло и мне сразу бросилась в глаза масса икон древнего письма, медных складней и таких же крестов в переднем углу. Пред иконами стоял аналой, на нем лежали лествица и книги. В комнате, кроме седой старухи в черном сарафане с белыми рукавами, никого не было.

- Что тебе? - раздался после некоторого молчания глухой и суровый голос.

- Да вот переписать, бабушка, пришел по царскому повелению.

- Кого?

- Всех, бабушка, нужно! Государю нашему батюшке угодно было узнать сколько у него людей в государстве живет, чем занимаются, - приступал я как можно мягче и проще к нелегкому делу. Вместо ответа старуха поднялась, прикрыв глаза рукой, как-то загадочно посмотрела на меня, проворчала: "Говорила - придет и пришел!" и подойдя к двери, крикнула : "Марфа, а Марфа поди!", а сама скрылась в соседнюю комнату.

На смену старухе явилась та женщина, что встретила меня в первый приход. Я отошел к окну и занялся доставанием из портфеля переписного листа. Не успел я этого сделать, как был ошеломлен каким-то глухим стуком и протяжным визгливым причтом, вроде тех, что приходилось слышать на кладбище.

- Не губи ты нас, сила нечистая, пожалей ты наши души грешные, - простершись на полу, причитала раскольница. Я побледнел и от неожиданности, и от странности моего положения.

- Фу ты, Господи! Да за кого вы меня принимаете? - рвался вымученный воем бабы вопрос.

- Чего пытаешь, чего злобствуешь?

Я, действительно, старался как-то объяснить мой приход, но баба не унималась. Глаза раскольницы блестели, руки тряслись и сама она дрожала в каком-то паническом страхе. Мне стало жутко, я чувствовал головокружение и, боясь дальнейших неприятных последствий, выбежал как угорелый на двор.

Свежий воздух морозного утра помог привести мысли в порядок, и я торопливо отправился к участковому околоточному надзирателю просить принять участие в заполнении переписного листа".

Вот в таких сложных условиях проводился учет наших земляков на излете XIX века. На страницах "Оренбургских губернских ведомостей" в начале мая 1897 года опубликованы данные "предварительного подсчета населения Империи". Из них следовало, что в городе Оренбурге (с Форштадтом) проживало 72.740 человек (мужчин - 37.813, женщин - 34.927), "только 22 города, считая здесь и столицы, более населены, чем Оренбург". Подробнее с итогами переписи населения 1897 года мы познакомимся позже.

Обращаясь к нынешним организаторам важной статистической акции, хочется пожелать им приятного общения с россиянами... Во всяком случае мы надеемся, что они оставят для потомков воспоминания об этом.