Татьяна Судоргина
Сто лет назад оренбургский фельетонист обнародовал «Оренбургские картинки».

«В полном жизни и энергии граде»
На страницах «Оренбургской газеты» в 1908 году публиковался цикл статей под названием «Оренбургские картинки». Его автор, выбрав псевдоним «Н. Миролюбов» сообщил: «Думал я думал, что мне делать в полном жизни и энергии граде Оренбурге и решил писать фельетоны. Разлюбезное это занятие. Наука трудная, да и попасть может всегда здорово… Нужно уметь всюду нос совать, да чтобы его не прищемили и специалистом надо быть во всех отраслях. Стал я всюду лазить, присматриваться и много чего узнал…
В коммерческом кругу много свадеб, а потому купцы веселятся изо дня в день и пьют до обмороков. Перед свадьбой по заведённому обычаю показывают жениха и невесту во время катания по Большой улице и в ложах местного театра. Если на первых местах в ложе увидите сияющую барышню и молодого человека с неопределённым взглядом на публику и сцену, значит, это жених и невеста. Смотришь на них и думаешь: для чего это их на народ вывели? Им бы сидеть где-нибудь в уютных уголках и потихоньку от родителей замирать в томительных поцелуях. Вообще, по-моему, театр не для жениха и невесты…
Кстати, о театре. На днях я был в оперетке, т.е. виноват… в опереточном заседании городской думы. Шла «Фатиница», т.е. нет… рассматривался вопрос о сдаче театра. В «Фатинице» имеются очень весёленькие куплетики: «Немножко осветить, немножко переменить, чтобы польза была!» Куплеты эти пели почти все гласные, когда зашёл разговор о сдаче театра Малиновской. А театральная комиссия в это время нахваливала нового претендента Эстеррейха. Доводов, почему театр не сдавать Малиновской, не приводилось. А хвалила театральная комиссия Эстеррейха так: «Он приобрёл лучшие симпатии во всех слоях оренбургского общества, человек он способный». Ещё много было сказано разных миндальных слов. Только не хорошо то, что комиссия в конце, как ворона каркнула, что она опасается, что при своих высоких качествах Эстеррейх может понести значительный материальный ущерб от антрепренёрства. Так хвалили Эстеррейха, что он несчастный, думаю, пожалел, что присутствовал в этом заседании. Он бледнел, краснел, вставал, садился. Похвал по его адресу было так много, что он, говорят, обратился к своим соседям по дивану с вопросом: «Мне хотят театр сдать или хотят памятник поставить? Ежели насчёт памятника, то покорнейше прошу засвидетельствовать, что желал бы памятник над Уралом на бульваре, ибо там в своё время много работал»…
Был разрешён городской думой весьма серьёзный вопрос, где надлежит быть брандмейстеру: в театре или на пожаре? Сначала дума опрометчиво решила, что брандмейстер должен быть постоянно в театре. Некий муж, учёностью немалой обладающий, воскликнул: «Отцы города! Ведь брандмейстеру надлежит быть при огне, на пожарах!» Моментально брандмейстера из театра выдворили. Были попытки со стороны некоторых гласных пустить брандмейстера в ложу театральной комиссии. Но последняя дружно восстала… На подобное отношение с брандмейстером страшно обиделся один из отцов города, большой властью облечённый в городском хозяйстве, и заявил, что тогда и полицейского пристава в театре не надо. Дума моментально поняла, куда этот отец тянет и, как один человек, сказала: «Вы, Иван Васильевич, это бросьте! Это насчёт «долой полицию» года два-три назад хорошо было, а теперь не то!»
Разрешив столько серьёзных вопросов, городская дума утомилась и разошлась: немного по домам, и много – по гостиницам, как-то: Американская, Декаданс и отчасти в Общественное собрание. Здесь разговоры уже по другим делам затянулись далеко за полночь».
 
 «Самый больной вопрос у нас – это ухабы»
В своеобразную хронику событий вековой давности занесены и другие оренбургские новости: «Одно учреждение сделало на другое начёт по поводу уплаты за телефон, мотивируя начёт так: десять лет обходились без телефона, почему теперь нельзя без него обойтись? Расточительность… Справедливо и резонно. Вот берегут копейку…
Не так давно по городу распространился слух, что железнодорожный мост через Урал дал где-то трещины и общим благополучием не отличается. Как водится, железнодорожное ведомство назначило комиссию для осмотра моста и хотело в видах лучшего удобства пассажиров пустить их путешествовать окружным путём через Закаспийскую дорогу. Ведь хорошо известно, как железные дороги заботятся о пассажирах! К счастью, комиссия нашла мост совершенно невредимым и, таким образом, пассажиры не были подвергнуты излишним для себя удобствам кататься по морю синему.
Вы спросите: «Что же тут удивительного?» Мы, мол, знаем, что у нас на железных дорогах целые мосты проваливались. Совершенно верно! Сила не в этом… А в том, что на уничтожение трещин в мосте совершенно постороннее железнодорожному ведомству лицо получило пять тысяч рублей и деньги положило себе в карман. Вот и удивительно, как у нас на Руси по всякому поводу можно заработать хорошие деньги. Надо только держаться правила: «Не плошай!»
На днях ездил в Самару. Человек не богатый и имею один чёрный сюртучок. Одел я его в дорогу, чтобы с поезда прямо зайти по делу к одному господину и вечером выехать в Оренбург. Приезжаю в Самару, а сюртук у меня из чёрного сделался серым от пыли, в складках - клопы. Что же делать? Поехал к знакомому доктору, он распоряжается дезинфекционной камерой. Откуда, говорит доктор, вы такую гадость на сюртук подцепили? Я отвечаю – приехал по Ташкентской железной дороге во 2-м классе. Выехал вечером в Оренбург, утром у меня опять сюртук серый и с разными живыми добавлениями…»
Самый больной вопрос у нас в Оренбурге – это ухабы. Я считаю его больным, потому что от ухабов очень многие заболели. Конечно, против ухабов есть верное средство - заравнивать их. Но дело в том, что, к сожалению, некому за этим следитъ. Вы недоумеваете? Вы спрашиваете: «Как же это так?» Очень просто. Кому ведать сие надлежит, занят другими делами, более серьёзными, а ухабы он поручил ведению публики. Хорошо бы было передать ухабы в ведение дам-благотворительниц. Открыли бы они общество скорой помощи для путешествующих по ухабам города Оренбурга…
Кстати, о мужьях благотворительниц… Если вы видите на благотворительном вечере страдальческое лицо, то знайте – это муж устроительницы. На его обязанности в этот вечер лежит вся чёрная работа: он стулья расставляет и убирает, он горшки с цветами носит, бутылки шампанского открывает. Говорят, предполагается издание с благотворительной целью фотографического альбома всех устроительниц благотворительных предприятий в Оренбурге.
Рассматривалось в окружном суде дело об истязании горничной женой священника Худоносова. Очень рад, что матушку оправдали. Но вопрос об отношении хозяев к домашней прислуге является вопросом принципиальным. Хорошо бы было придумать какие-нибудь правила, например, о хорошеньких горничных, о ревнивых жёнах… Правила бы эти внесли бы известного рода упорядочение взаимных отношений. А то всегда получается скверная история, когда дело между горничной и хозяйкой доходит до суда. Дела между хорошенькими горничными и господами, т.е. мужьями хозяек, редко доходят до суда и устраиваются путём взаимных соглашений чисто финансового характера…»
 
«Мы перещеголяли поволжский город Самару!»
Местный фельетонист в 1908 году писал: «Несмотря на то что в Оренбурге много учебных заведений различного типа и специальностей, открытие каждого нового заведения приветствуется оренбургским обществом и поддерживается как материально, так и нравственно. Нужда в средней школе до сих пор у нас не получила надлежащего удовлетворения, а потому общество дорожит каждым таким учебным заведением, существующим в настоящее время. С таким же отношением и с такой же любезностью оренбургское общество несколько лет тому назад приветствовало открытие частного женского училища. И что в этой школе делается? На глазах учениц госпожа начальница выгнала из школы молодого преподавателя и зашибла бы его, если бы не удержал собственный муж… Учитель этот до печального инцидента именовался украшением школы. Переворот в мыслях начальницы к этому учителю, говорят, образовался от того, что учитель начал с ученицами не прописи писать, а записочки, т.е. оказался молодым пижоном. Может быть, и верно, что учителю этому не место в школе, но надо было сделать так, чтобы до детей эти дрязги не доходили.
В Форштадте я прежде всего заметил необычайный рост его, дома растут как грибы. И всё это после Японской войны. Заинтересовался я этим обстоятельством и диву дался - строят всё люди небогатые. Должно быть, дома эти очень дешёвого типа. Почему бы городской думе не пригласить форштадтских строителей в комиссию по постройке нового театра?
В своём благоустройстве Форштадт почти не отстаёт от города. В одном только отстал Форштадт – на его улицах нет не только электрического освещения, но даже самого примитивного. Причину отсутствия освещения мы видим в патриархальности нравов – старики говорят: прилично ли таскаться по ночам, ночь дана, чтобы отдыхать от дневных трудов праведных, сидя у домашнего очага. К чему тратиться на освещение, беспутным и в темноте ладно…
Более молодое поколение, по-видимому, не согласно с этим. Ходить в темноте и носить «фонари» не совсем приятно, особенно прекрасному полу. И вот некоторые представительницы последнего проявили крайнюю изобретательность. Пользуясь последними открытиями науки, стали носить при себе электрическое освещение, помещая калильные лампочки на разных частях тела, батареи пряча, должно быть, в некоторых принадлежностях туалета.
Интересны окраины Оренбурга – новые места и четвёртая часть. Здесь, по преимуществу, живут бедняки, которым подчас нечего бывает есть. Весь город отзывчиво относится к бедноте и посильно помогает и деньгами, и вещами, и хлебом, и мукой. Только одно акцизное ведомство не поверило этой бедноте и открыло в центре местожительства бедняков винную лавку. Что же получилось? Эта лавка торгует вином гораздо лучше многих других…
Во время удержания народа от соблазна разрешена была постройка открытой сцены в Тополёвом садике с всенепременнейшим условием, чтобы женских хоров ни в коем случае не допускалось. Затем в виде исключения разрешено было иметь маленький хор, но опять-таки всенепременно не более как из семи женщин. От этих семи разрешённых женщин произошло семьсот семьдесят семь разрешённых и неразрешённых, которые в настоящее время наполняют собой все рестораны, гостиницы и даже трактиры мелкого пошиба. Везде пение, музыка - каждый маленький трактир тянется за источником этого пения, так как только при пении и музыке может быть некоторое благополучие заведения.
Часто можно наблюдать сценки, как с улицы в трактирчик приглашается шарманщик в сопровождении девицы, поющей романсы «Последний нонешний денёчек», «Разлука». На этот день трактирщик обеспечен хорошим сбытом вина и водки. Напрашивается вопрос: «Не служит ли всё это лучшим показателем, что в Оренбурге очень любят музыку и пение?» Соседи наши, самарцы, и те по приезде к нам удивляются и говорят: «Ну, у вас и веселятся! У нас ничего подобного не увидишь». Значит, мы перещеголяли поволжский город!»
Завершая свои наблюдения, автор «Оренбургских картинок» подчеркнул: «Много ещё кой-чего хотел я вам, читатели, сообщить, но узнал вот о чём: думать можно, что угодно, а вот писать надо с опаской, многое, может быть, не угодно кой-кому…»