Анна Горбунова

                               * * *

Уходят в вечность славы имена,

Стирает жизнь события и даты.

Землёй родной становятся солдаты,

Отечеству отдав себя сполна.

 

Когда французы встали у дверей,

Не знали предки страха и сомненья:

Готов был пир для незваных гостей,

И горьким было это угощенье.

 

И памятно нам всем Бородино

Не жатвой золотой, не вешним севом:

Лилось рекой кровавое вино,

И дрогнул галл перед народным гневом.

 

Земля горела, пламенел металл,

Косила смерть широкими рядами,

Но в бой неслись гусары, как на бал,

И рядом — пахари,

                серпы сменившие штыками…

 

Стояли насмерть: за спиной Москва,

Поля и рощи, храмы и святыни,

Отцов наследье — русская земля —

И матери — семейства берегини…

 

И в каждом слабом тоненьком ростке,

Взошедшем вновь на поле Бородинском,

Звучит, как эхо, жилкою в виске

Тучков, Кутайсов, Павлов, Коновницын…

 

А сколько их, Иванов и Петров,

Взошло травою, проросло цветами,

О прошлом шепчут шелестом ветров

И смотрят васильковыми глазами!

 

Услышь их, друг, и в небо посмотри -

Незримый строй за нас штыки смыкает,

И молится за правнуков своих,

И для России жить благословляет.

 

Уходят в вечность подвиги отцов -

Высокие и славные мгновенья,

Но не стирается к Отечеству любовь,

Ей нет границ и нет вовек забвенья!

 

Москве

Заветным именем твоим, Москва,

Века умы захватчиков пленялись.

Чтоб уничтожить душу русскую, тебя,

Тебя, Москва, сломить они пытались!

 

И стен святых древнейшего Кремля

Коснуться властно многие стремились —

Не раз кровавая вставала над тобой заря,

Но ты и в пламени врагам не покорилась!

 

В конюшни храмы превратил Наполеон.

Наивный, думал русских обездушить!

Не знал француз, что в правде русский Бог,

Что Веру силой не дано разрушить.

 

Не ведал он — в мечтах властитель

                                               всех миров, —

Жизнь понимавший вечным полем битвы,

Что выше смерти к Родине любовь,

Что выше славы за неё молитвы.

 

Как птица Феникс, воскресая вновь

Из пепла, из руин, из барской смуты,

Хранишь, Москва, и тайну, и любовь

И остаёшься всей Руси приютом.

 

Полина Пороль

Последний звонок

В стопку собраны тетрадки,

Книги сложены уже.

С жизнью я играю в прятки

На последнем вираже.

 

И в последний раз, как в первый,

Я иду к тебе одной,

Школе милой, школе верной,

Школе светлой и родной.

 

Пусть звенит печально плача

Колокольчик золотой.

Знаешь, школа, я отчасти,

Расстаюсь и не с тобой.

 

Вспомнится учитель первый,

Образ светлый лучших дней

В школе милой, в школе верной,

В школе той, где стал родней.

 

Загляну я в эти окна

И зайду ещё не раз,

Пусть же снова улыбнётся

Светлый луч далёких глаз.

 

На четвёртом этаже

…Книги сложены уже,

С жизнью я играю в прятки

На последнем вираже.

 

                               * * *

Осенний сумрак гасит фонари, —

Меня не нужно провожать до дома,

Здесь можно всё: от отзвука зари

До колокольного услышать звона.

 

Мне в этом парке дорог каждый лист,

Холодный дождь в порывах буйных ветра.

Но горизонт торжественен и чист,

И небо — словно соткано из света.

 

И осень тихая взмахнёт смычком опять,

И полетят невидимо столетья,

И каждый снова станет вспоминать

Её палитры красок разноцветья.

 

Темнеет. Сказочный покой…

Но мне пора с тобой проститься,

Не провожай меня, прошу, домой,

Я в парке осени хочу остановиться.

 

Осенний гекзаметр

Дождь одинокий стучит

                по террасе промокшей уныло.

С тихим звучанием листья срывая

                               с деревьев уснувших,

Дышит нездешней свободой

                так скоро пришедший октябрь.

Проблески света

едва ли видны сквозь холодные кроны,

Только вдали золотятся

                последние листья на ветвях.

Вечное мужество

                в звуках ночной непогоды,

В этом дожде, что срывается с листьев

                               холодных, как прежде,

В свете от золота листьев,

                в ночной темноте постоянной,

В каждом движении тени,

                в рисунке простых силуэтов.

Скажешь: осенняя ночь, и багрец,

                и червонное золото листьев,

Книга раскрытая с розой

                забытой когда-то случайно

Выразить могут и тайны

                несбывшихся дней, расстояний,

Тех, что хранили так долго

                и память, и хрупкое сердце.

И не могли отыскать

                беззаветных, знакомых ответов,

Тех, что нам дарит осенний чертог

                               торжества вдохновенья

В мире, бесцельно стремящемся

                в даль пустоты мирозданья.

Здесь остановится время,

                               и верная синяя птица

Тихо заглянет в окно

                непридуманной, радужной сказки

И со вниманием трепетным

                вдруг прислонится к стеклу.

 

Андрей Проскуряков

                               * * *

Снежные хлопья валили, лепили

Чьи-то фигуры без лиц.

Снежные хлопья, слепите мне крылья,

Буду летать среди птиц.

 

Ввысь поднимусь, окунусь в неизвестность,

Синюю благодать,

Будто я снова в снах своих детских,

Снова умею летать.

 

Нежным, прозрачным зефиром влекомый,

Меж вековых облаков

Я пролечу никому не знакомой

Птицей из розовых снов.

 

И позабуду, что крылья из снега

(Боже, ведь я же Икар!),

Снег — лишь вода в океанах и реках,

Воды — невидимый пар.

 

Снег растворится, растает, исчезнет,

Я незаметно проснусь, —

Снежные хлопья из влаги небесной

Лепят красавицу-грусть.

 

                          * **

Дерево угробили —

Книгу написали,

Розовые доллары

Стали гонорарами.

 

Полки разноцветные

Гнутся от количества,

Самые заметные —

Самые наличные.

 

Рейтинги высокие,

Резвые бестселлеры;

Мысли неглубокие,

Отраженье времени.

 

                               * * *

Закат кровавым кажется,

                               когда душа печалится,

И кажется малиновым, когда она поёт,

А слёзы — просто капельки,

                               в них горе переплавится,

В них радость переплавится,

                               и всё, всё, всё пройдёт.

 

Обыденно, размеренно

                               (сто раз перепроверено),

Как будто по сценарию,

                               как будто ты актёр,

Пойдёт твоя история,

                               но странно и растерянно

Закончилось терпение —

                               ты руки вверх простёр.

 

И просишь слёзно, жалобно:

                               «О, господи! Не надо мне

Спокойствия безумного и серой тишины,

Уж лучше буду плакать я,

                               но это будет правильно, —

Как ни крути, в страданиях

                               все люди рождены».

 

В сомнениях, мучениях ...

                               Наперекор течениям

Плыву в своём кораблике

                               я к новым городам.

Путей на свете множество,

                а жизнь — одно мгновение, —

Рыданье станет пением,

                               ведь слёзы — не вода.

 

Раиса Клюева

                               * * *

Тропа осенняя петляет

Между берёзок и осин.

А лето бабы удивляет

Волшебной нитью паутин.

 

Раскрыв ладошки, сыплет солнце

На тропку тысячи лучей,

И неба синего оконце

Блестит осколком меж ветвей.

 

Иду осеннею тропинкой.

Как величава эта грусть!

Сама себе кажусь былинкой,

Природы таинству молюсь.

 

Тропа кокетливой девчонкой,

Вильнув, ушла, и нет её,

А я стою, смотрю вдогонку:

«Ну что же, каждому своё».

 

                               * * *

Люблю я осени усталость,

Когда от всех земных хлопот

Забыться, отдохнуть хоть малость

Природа шанс ей выдает.

Люблю я осени унылость,

Сочувствую полям, лесам,

Что отдают себя на милость

Дождям, неласковым ветра.

Люблю её незащищённой

От череды плакучих дней,

Задумчивой и отрешённой,

Таков октябрь — чародей.

Сумел он мой покой нарушить,

Как луч июньский на заре.

Бальзамом мне вливались в душу

Романс и вальс в чужом дворе.